Вокруг Света 1979 № 09 (2468) - [3]

Словно прячась от нас, он опустил глаза, но, видимо, чувствуя, что обошелся с нами слишком круто, искоса глянул на Бориса.

— Ты лучше скажи, когда дожди пойдут, а то никак не отойду, все во сне вижу льды... Чего стоите, садитесь.

Я предпринял попытку начать знакомство и спросил:

— А где вы играете в волейбол?

— Как где? — удивился он. — В вертолетном ангаре... Немного опоздали, перед вашим приходом командный состав играл с палубной командой. Такой крик стоял, что пришлось кое-кого попросить...

Сказав это, он вдруг обратил на меня изучающий взгляд и, уже поднимаясь, сказал:

— Звонил Жеребятьев. Предупредил, что в понедельник зайдет на ледокол... Кажется, вместе с вами? Просил меня выглядеть могучим капитаном! — При этих словах на лицо его легла язвительная гримаса. Он зло схватил графин с водой и, поливая горшки с зеленью, сыронизировал: — Заказал быть приветливым...

Казалось, в его откровенности сквозил упрек за наше неожиданное вторжение, поэтому, скрывая неловкость, я стал разглядывать стены и тут-то, на торцовой переборке, увидел портрет Готского. С фотографии в небольшой деревянной рамочке знаменитый ледовый капитан улыбался. И, как мне рассказывали, обычно таким приветливым он бывал на людях. Когда я встал, чтобы рассмотреть его поближе, услышал вопрос хозяина:

— Вы были знакомы с Михаилом Владимировичем?

— К сожалению, нет, — ответил я. — Но еще на совсем новеньком дизель-электроходе «Капитан Готский» ходил из Владивостока в Арктику. Готский первый раз шел в Певек кораблем, его супруга тогда передала в дар экипажу много его книг...

— Книг у Михаила Владимировича было уйма, — как-то неожиданно тихо отозвался Холоденко. — «Приходи ко мне, — однажды сказал Готский, — найдется что почитать». Помню, зашел к нему домой — и сразу к полкам. Набрал целую охапку книг, а он посмотрел, понял: я запойный. Отобрал несколько штук, вот, говорит, принесешь, возьмешь остальные. Разговорились о книгах, и он сказал, что его любимые книги «Хождение по мукам» и «Два капитана»... Прямо в душу мне заглядывал, ведь он назвал мои любимые книги.

Стоило разговориться о Готском, как Вадима Андреевича словно подменили, речь его стала спокойной, лицо разгладилось, никаких теней и напряжения.

— Хотите кофе? — предложил он и сразу же скрылся в своей маленькой капитанской кухне. — В мореходке я на Михаила Владимировича смотрел квадратными глазами, — продолжал он рассуждать оттуда. — На четвертом курсе Готский преподавал нам «Плавание в особых обстоятельствах», то есть в узкостях, в тумане, во льдах. Интересно вел занятия: ни одного лишнего слова — заложит руки за спину и ходит перед доской. Бывало, хорошо ответишь — улыбается, вот как на портрете. Плохо знаешь предмет — молча мрачнеет...

Вадим Андреевич принес две чашки кофе, пошел за третьей, вернулся еще с уссурийским бальзамом, добавил в кофе каждому по половине столовой ложки, а бутылку унес обратно. Когда он вернулся, на несколько секунд в нем снова проснулся воинствующий человек:

— Вот о ком надо напоминать молодежи на флоте! — Он умолк.

А потом снова потекла ровная и спокойная речь его. Он все размешивал, размешивал свой кофе и вспоминал.

Вспоминал он, как Готский, уже известный моряк, прошедший через фронт, побитый жизнью человек, в клубе училища блестяще защищал свой диплом на английском языке... Окончив до войны среднюю мореходку, преподавал в высшей и в то же время вместе со вчерашними мальчишками сам учился — заочно. Холоденко говорил, что в курсантские годы на его долю выпало несколько встреч с настоящими людьми. Еще на втором курсе он решил посмотреть, что же такое Арктика: догонял свое судно и на пути познакомился с другим Капитаном — Серафимом Порфирьевичем Мышевским.

— Дико везло, — горячился он, — везло на величин. Диву давался Арктике, когда впервые увидел в океане ледовые поля. Стоя на руле, прижимал судно к льдине, чтобы поближе разглядеть ее. Помню, тянет меня к плавающей глыбе, а капитан кричит: «Куда же жмешься?! Набрали детей на флот...»

А после окончания училища Вадим Андреевич попросился на арктические суда и попал на старый клепаный ледокол «Микоян», который работал на угле. Пятьдесят восемь чумазых и злых кочегаров поддерживали пар в котлах этого ледокола. Тогда только-только заложили и стали строить первый мощный ледокол «Москва» для Дальневосточного пароходства, и он, Холоденко, вбил себе в голову, что капитаном «Москвы» будет Готский, а он одним из его помощников...

— Уже через год, в 1958 году, я был третьим помощником на «Микояне», в бухте Провидения снова встретился с Готским, — продолжал вспоминать Вадим Андреевич. — Он экзаменовал тогда молодых штурманов, идущих в Арктику, и жил у нас на ледоколе. У него была привычка в день два раза по часу ходить по палубе. Стою я на вахте и с мостика кричу ему: «Михаил Владимирович, кто на «Москву» пойдет капитаном?» — «А черт его знает кто!» — отвечает он. «Как, вы не знаете? А я знаю!» — «Скажите, если не секрет». — «Вы, — говорю, — пойдете капитаном». — «На воде вилами написано». — «Ладно, — бросил я ему, — но запомните: лучшего помощника, чем я, вам не найти». Михаил Владимирович от души расхохотался: «Ну и нахал же вы, Холоденко...»