Вокруг Света 1979 № 09 (2468) - [2]

За последние пятьдесят лет в Охотском море такой ледовой скованности не наблюдалось, даже старожилы не помнят подобного. А ледоколам надо было ходить, проводить суда с грузами для всей Магаданской области: топливо, продукты... Накануне спасательных операций «Ленинград» уже провел три своих, «пароходских», судна и теперь пошел искать в море еще два. И в то время, когда ледокол, полосуя ледовые поля, искал по рации своих, его вызвал на связь Владивосток, попросил подойти к терпящим бедствие «рыбакам». А их было более сотни в разных квадратах остуженного моря — там, где застало сжатие. В спасение включился и ледокол «Москва», но основная нагрузка легла на «Ленинград» — он находился ближе. «Москва» шла к берегам Камчатки, где и подвижка и лед были слабее, правда, там у нуждающихся в помощи кончались продукты и топливо. Но судам, которых должен был вызволять «Ленинград», было еще труднее.

В эту метельную ночь «Ленинград» поначалу направился в район острова Шикотан, где крупная рыббаза «Советское Приморье» и небольшой СРМТ «Горновой», совсем слабенький, были задавлены льдами. Оба судна требовалось срочно оттащить от опасности — они дрейфовали к острову. Но сначала нужно было подойти к «малышу». Для этого следовало вывести в сторону рыббазу. Ледокол походил вдоль 160-метрового борта, отвел, подошел к «Горновому» — ничего не получается: лед прижимает его с двух бортов, лезет через борт буквально на палубу. Уже трещат шпангоуты. СРМТ даже не видно за массивным телом ледокола, который проходит мимо, рычит и поднимает столбы льда, — на мгновение остается чистая вода, нет, даже не чистая, а шуга, тертый лед... До утра «Ленинград» занимался этими двумя судами. И только когда они были выведены в безопасное место, Холоденко поднял на рассвете в воздух свой вертолет, чтобы выяснить, где полегче, куда кого вытащить... Лед, как в Арктике, — белый, толстый, крепкий. В радиотелефоне хаос голосов: каждый из начальников лова звал ледокол к себе. «Доложите о состоянии ваших судов», — просил их Вадим Андреевич. А между группами пятнадцать, тридцать, а то и семьдесят миль... Подходит ледокол к судам, а там одни «малыши»: как их растащить? Собрались вместе, и их уже мнет друг о друга бортами. «В рабочем ли состоянии машины?» Отвечают: «Да, но винт смерзся в монолит — ком ледяной». И тут Вадим Андреевич решается: ведет ледокол к ним, обходит на полном ходу и начинает разрезать ледяной пятачок на сектора... «Откусит» один «пароход», вытащит, чтобы рыббаза могла вести его дальше, и снова возвращается...

— Потом, в Магаданском порту, я видел, как сокрушался Холоденко, — сказал Борис. — «Кто их послал в такое время в эти широты... Надо же, начинается сильное сжатие, а они собрались вместе, чтобы не было скучно дрейфовать; ходили друг к другу в гости, занимались воспоминаниями...» Чтобы его успокоить, я спросил, как он себя чувствует. «Попробуй не поспи одну ночь, — ответил он. — К концу четвертых суток у меня язык заплетался, а ведь при такой работе в голове должно быть чисто. Надо было вытащить суда так, чтобы не потопить... Малейший неверный маневр ледокола — и раздавишь, как козявку».

...Когда мы наконец подходили к «Ленинграду», Борис рассказал еще одну, но маленькую и другую историю о Холоденко.

— Как-то пришел неопытный парень и попросил у Вадима Андреевича его портрет для газеты. Холоденко вынес ему фотографию

«Ленинграда» и сказал: «Это и есть мой портрет». На следующий день, увидев поднимающегося на борт парня с фотоаппаратом, капитан приказал спустить катер, а когда растерянный фотограф оказался в катере на воде, предложил ему снять ледокол...

Признаться, бодрости мне эта история не прибавила. Взбираясь по трапу на высокую и внушительную корму ледокола, я уже жалел, что не подождал понедельника, как предложил Жеребятьев. Поторопился...

На палубе нас остановил вахтенный штурман, посмотрел документы и вошел в дежурку под вертолетной площадкой. Набрал номер капитана, послушал и, продержав трубку в воздухе, чтобы мы могли слышать длинные гудки, сказал:

— Слышите, не отвечает.

— Проводите нас к нему, — доверительно улыбнулся штурману Метелев. — Удар беру на себя...

Мы шли по длинному коридору — здесь чистота блестела, как броня, а тишина от предстоящей встречи с Холоденко казалась зловещей. Поднимались выше и выше и наконец, когда постучали в дверь каюты капитана, услышали недовольный гортанный голос:

— Да, да...

Он стоял посреди пустой приемной, небольшого роста, в кедах, синем тренировочном костюме, который подчеркивал его юношескую фигуру. И только седая, коротко подстриженная голова, холодные светлые глаза делали его похожим на тренера, на наставника. В руках он держал белый волейбольный мяч. Секунду капитан внимательно всматривался, но, узнав Бориса, выпустил из рук мяч и даже не посмотрел, куда он покатился. Холоденко хотел было что-то сказать, однако его опередил Борис:

— Вадим Андреевич, кого это вы боитесь? Прячетесь...

Он поморщился, выказывая всем своим видом недовольство.

— Я боюсь только укола клопа и щекотки, — буркнул он и сел на край длинного стола. — Если пришли расспрашивать о проводке, можете не садиться.