Вокруг Света 1979 № 04 (2463) - [7]

Лешек подошел легко и заговорил просто.

— Вы хотите узнать, откуда я так хорошо знаю русский? — вдруг спросил он меня. — Вижу, что этот вопрос вас сейчас мучает...

Он был прав. Рано или поздно я спросил бы его об этом. Уж больно бойко владел Лешек русской речью.

— Много судов я сдавал вашим капитанам. Вы представляете, что такое сдача корабля заказчику? Так вот, если вернуться к разговору о «Даре Молодежи», то в нашем случае дело не только в деньгах, хотя в денежном выражении стоимость этого парусника исчисляется 450 миллионами злотых. Пригодится в строительстве фрегата и искусство гданьских мастеров — резчиков по дереву. А в парусном оснащении и такелаже помогут опытные боцманы и моряки «Дара Поможа». Некоторые наши заводы возьмут на себя изготовление деталей и узлов; к примеру, на юге страны завод фарфора и стекла выделит столовую посуду; ребята из Глогува обещают украсить учебное судно изделиями из меди и бронзы... Правильно я говорю, Марек? Кстати, — спохватился вдруг Гурский, — пани Цецилия говорила мне по телефону, что вы хотите встретиться с Зигмундом Хоренем. — Он опять улыбнулся ей свойской улыбкой: — Пойдемте провожу, заодно покажу вам, что делается у нас на дворе...

Ветер гнал со стороны моря облака, а солнце над всем этим стальным пространством верфи играло в прятки: то медленно уплывало, то снова одаривало прибрежную землю своим светом. И тогда в прохладном воздухе острее чувствовались запахи ржавчины и горелого.

Рядом с застегнутым на все пуговицы осанистым Мареком Млодинским приземистый Лешек казался неуемным мавром: грудь нараспашку, полоскающиеся на ветру полы куртки. Он вращал черными глазами, широко разводил и сводил руки, стараясь хоть чем-то отвлечь Цецилию от окружающего грохота. И если бы на нашем пути вдруг появилась хоть травинка, он упал бы на колени, сорвал для Цецилии, хотя я видел, как он старался все свои чувства скрыть под броней парня «своего в доску». Очевидно, он за всех нас чувствовал некоторую неловкость, что «эта прекрасная девушка из Варшавы» — я пользуюсь его характеристикой — вынуждена слушать пулеметную очередь пневматических молотков, скрежет кранов, а свои золотистые волосы прятать под каской судостроителя... Он шел впереди, вместе с ней, и, желая оправдать свое возбуждение, так не соответствовавшее ее настроению, рассказывал о своих предках, о том, что в его жилах есть доля... туркменской крови. Не знаю, была ли в этом правда, но его рассказ звучал так: «Дед мой как-то принес фазана и кинул в ноги туркменке — возьми, мол, почисть. Сказав так, он увидел ее взгляд на себе и взял в жены...»

Мы подходили к корабельному корпусу, и на слипе, или, говоря по-польски, на «похильне», Лешек рванулся вперед, увлекая нас за собой.

Неизвестный еще корабль выглядел неокрашенной горой, и только на его корпусе то там, то здесь виднелись написанные мелом номера.

— Это строится для вас, — подняв руки в небо, сказал Лешек. — База — плавающий завод, в пять-шесть раз больше тех… — Он уже шел дальше — к судам, сидящим в воде, с именами на неокрашенном металле — «Александр Грязнов», «Иван Бочков». — Это Герои Советского Союза, погибшие в первые дни войны. Вся серия — шестнадцать кораблей-траулеров... После того как государства мира договорились о двухсотмильной зоне, Польша стала строить эти суда. У них на борту будут и глубоководные аппараты и все, что нужно для траулера, чтобы ловить рыбу в открытом море... «Бочков» скоро пойдет на ходовые испытания. Жду не дождусь, я ведь механик, люблю возиться с двигателями и особенно, когда они только начинают работать.

...Странно, что человека не только может вдруг волновать неожиданная встреча со знакомым именем, но и удивлять. В бухтах судоверфи громады судов гордо возвышались над другими голыми корпусами и секциями. Я видел скульпторов: «Зальканса», «Вучетича» и вдруг — выше всех — «Фредерик Шопен». Он, кажется, приписан к эстонскому объединению «Океан» — я встречал его в таллинской бухте... В хаосе кройки металла он напоминал усталого, прошедшего долгими путями моряка, стоящего рядом с юнцами, которых только-только одевают, готовят к первому выходу в море.

— Если пройти по всей территории верфи, дня не хватит, — говорил Лешек и уводил нас дальше, к лабиринтам причалов, бухт, бухточек.

По тихой улице ребята провели нас в стоящее особняком здание, на первом этаже которого в вестибюле стоял большой макет «Дара Молодежи». Белый корпус его с бушпритом, вне воды, был похож на чайку.

Зигмунда Хореня мы не сразу увидели. В нем, как заметила позже моя колежанка, ничего от главного конструктора не было. Худой, небольшого роста, с лицом аскета. Только пронизывающие спокойные глаза следили за нами, а еще точнее — за тем, как мы воспринимаем стоящее перед нами изваяние. Одним словом, за творением мы, все четверо, я бы сказал, не заметили самого творца. Он даже не играл в скромность, стоял рядом с четырехметровым макетом — так, будто не имел к нему никакого отношения.

Мы сравнивали макет с обликом «Дара Поможа», искали новые черты в будущем паруснике, сколько позволяло наше видение... Но когда кто-то вслух заметил, что поскольку макет судна не сидит в воде, то мачты кажутся ниже, пропорции — невыдержанными, подошел Хорень.