Вокруг Света 1979 № 03 (2462) - [4]

Но сезон настоящей охоты еще не начался. И «безработный» пока Альберту поехал с нами. К вечеру, когда прошли сумерки и стало совсем темно, машина подъехала к старой шахте в Нуапарра, где добывают турмалин. Возле самых разрезов — соломенная, на бревенчатых подпорках хижина. Мальчишки — сторожа. Возле самого домика ветвистое дерево, и метрах в четырех от земли на нем какая-то странная площадка из досок. Я спросил, что это такое.

— А это от каррамо (льва), — ответил сторож. — Когда мы видим, что каррамо приближается, или слышим, его, то через дыру на крыше выбираемся на дерево и смотрим на каррамо сверху. Но в последнее время каррамо редко навещают шахту — слишком много людей.

Алберту сидел на капоте «лендровера», медленно двигавшегося по неровной и темной дороге, и пристально вглядывался в кусты.

Была уже совсем ночь, когда пыльный «лендровер» с нагретыми от бесконечной езды колесами подъехал, наконец, к поселку, где предстоит провести ночь. Наутро снова месить пыль и грязь дорог Замбезии.

Н. Непомнящий

Мапуту — Москва

«Паспорт» Красивой Мечи

«Мы ехали по широкой распаханной равнине; чрезвычайно пологими, волнообразными раскатами сбегали в нее невысокие, тоже распаханные холмы; взор обнимал всего каких-нибудь пять верст пустынного пространства; вдали небольшие березовые рощи своими округленно-зубчатыми верхушками одни нарушали почти прямую черту небосклона. Узкие тропинки тянулись по полям, пропадали в лощинках, вились по пригоркам, и на одной из них, которой в пятистах шагах впереди от нас приходилось пересекать нашу дорогу, различил я какой-то поезд...»

Я прочитал этот отрывок Ивану Ивановичу Байдину, главному инженеру Тульского управления мелиорации и водного хозяйства, и с удовольствием заметил, что хотя с момента опубликования рассказа «Касьян с Красивой Мечи» прошло сто с лишним лет, однако пейзаж здешних мест в общем-то не изменился. Та же распаханная, с густым синим отливом земля, те же холмы и перелески, тронутые осенью, та же усыпанная хрустящими листьями тропа...

Картина, которая открывалась перед нами, за исключением некоторых деталей, действительно почти совпадала с тургеневским текстом.

— Ну а «поезд»? — спросил Иван Иванович, и его пышные казацкие усы выразили недоумение. — Автор, насколько я помню, подразумевает под ним похоронную процессию, сопровождаемую скорбным плачем... Мы же с вами видим иную картину, — он сделал жест в сторону шоссе, по которому катили автомашины, груженные сахарной свеклой... (Между прочим, один из грузовиков подвез и нас с Байдиным: главному инженеру облводхоза нужно было выбрать места водозабора на Красивой Мече, осмотреть новые участки, где будут корчевать кустарник, проверить гидрометрические посты. А я сопровождал его в этой поездке.)

— Процессия у Тургенева, — не сдавался я, — это случайный элемент в пейзаже. Уверен, если бы у него была возможность снова побывать в этих местах, он бы узнал их с первого взгляда. Я имею в виду природу, ландшафт...

— Узнал бы, да не совсем, — упрямо возразил Байдин. Он сошел с тропинки и повернул в сторону Красивой Мечи, поддевая носками сапог слежавшуюся багряную листву, отчего она пахла еще более остро и пряно. Молодая рощица, амфитеатром спускающаяся к реке, тонула в желтых и красных волнах вызревшей осени. Небо было бирюзовое, чуть мерцающее, с переходом в размытую голубизну. И такими же голубоватыми, бирюзовыми выглядели отсюда дальние поля озимых, когда на них падало солнце.

— Узнал бы, да не совсем, — по-прежнему упорствовал главный инженер, настраиваясь на деловой разговор. — Это только новичку кажется, что земля такая девственно первозданная. На самом деле тут каждый участок поверхности под антропогенным воздействием.

— То есть как это? — не понял я.

— А так... Взять хотя бы почвы — ведь они с тех пор изменились. Да, да, и температура, влажность, кислотность тоже.

— Неужели так быстро? — я засомневался. — По-моему, подобного рода изменения накапливаются в почве столетиями...

— В удобрениях все дело, в азотных и фосфорных соединениях, а также, — Байдин задумался, подбирая нужное слово, — в непредсказуемой игре климата... Ну а раз другая почва — значит, и другой ландшафт. Связь улавливаете? Ведь он тоже все время меняется — новые злаки, кустарники появляются, хотя мы этого порой и не замечаем. — Он поднял глаза наверх, где торчали вершинки почти облетевших деревьев. — Между прочим, этой рощицы здесь тогда не было. И не было скотопрогонов на лугах, скрытых под землей коммуникаций... А вот вам еще пример: видите квадраты озимых? — Я молча кивнул. — Так вот под ними, на глубине восьмидесяти сантиметров и через каждые сто метров, пролегают трубы оросительной системы. Без полива нынче не проживешь... Склоны тоже стали более пологими — результат механизированной вспашки. Так что, доведись Тургеневу снова поохотиться в наших краях, ему не пришлось бы в каждой деревне менять тележную ось и проклинать здешние холмы... Да что тут толковать, — махнул рукой Байдин. — По любой складке местности, трещине, извиву можно прочитать — если, конечно, уметь это делать — все изменения, все микроскопические события, которыми жила природа.