Вокруг Света 1978 № 10 (2457) - [41]

— Причаливай!

Как только выключили моторы, донесся сильный, равномерный гул: Большой порог был совсем рядом.

В избушке жил лесник Юрий Александрович Сухомятов. С ним-то и нужно было познакомиться главному лесничему. Юрий оказался человеком спокойным, немногословным и, кажется, быстро нашел общий язык с Плищенко. Да и по годам они, похоже, ровесники. Тамара обрадовалась, когда узнала, что Юрий знаком с этими местами давно и что сейчас он учится в охотоведческом техникуме.

— Работа нам предстоит нелегкая... — начала разговор Тамара.

Я слушала Плищенко и Сухомятова и думала о том, как меняется ныне характер профессии лесника, работника заповедника. Ведь, пожалуй, мало теперь леснику иметь крепкие ноги и зоркий, наблюдательный глаз. Образование, профессиональная подготовка — как обойтись без них сегодня, когда, например, будут изучаться все те изменения, которые происходят в заповеднике под влиянием хозяйственной деятельности на окружающей его незаповедной территории. Заповедники в скором времени — в какой-то степени, конечно, — будут вынуждены выполнять роль станций надзора за изменением среды, зажигая «красный свет» в случае опасности.

Здесь, у Большого порога, я рассталась с Тамарой, Виктором и Алексеем Васильевичем. Они снова уходили вверх по Енисею, а наш путь лежал вдоль северной границы заповедника.

Впереди нас поджидали пороги Дедушкин и Березовый. В памяти остались ослепительный блеск реки, черная стена гор, жесткая сила воды, под напором которой трещали борта и дно лодки, и энергичное, упрямое выражение на спокойном даже в самые опасные минуты лице Сухомятова.

Последний кордон заповедника — а точнее, первый — на реке Голой. Севернее этой реки лежат уже незаповедные горы, вода, тайга...

Владимир Ноздрин, молодой лесник, встречает нас как добрых друзей. На столе появляются лепешки, испеченные в своей печи, зеленый лук, выращенный в своем огороде, хариус, сырой, чуть присоленный, и кувшин енисейской воды. Но рассиживаться некогда. Сухомятов торопится предупредить лесника лесхоза, который охраняет тайгу уже за чертой заповедника: на его участке пожар. «Дым, как из трубы. Виден с Большого порога, — говорит Юрий. — Так что не обессудь, Володя. Поедем».

И снова стремительный бег на гребне волн, бег среди гор, бег в заходящем солнце и в вечерних сумерках до той самой минуты, пока не уперлись в гигантский «забор» из кранов, перегородивших Енисей. Огни кранов освещали бетонную стену плотины Саяно-Шушенской ГЭС.

С директором заповедника я снова встретилась уже в Шушенском, где размещается центральная усадьба заповедника.

Мы сидели в тесном кабинетике Попадьина, и Виталий Петрович рассказывал, какое со временем построят они в Шушенском административно-лабораторное здание, какой создадут музей природы...

— Все будет со временем, — говорит он. — Сейчас же очень важно развернуть научную работу...

Цель создания нашего комплексного заповедника, — продолжал Попадьин, — вполне определенна: сохранение эталонного участка гор Средней Сибири — типичных ландшафтов, естественной структуры почв, гидрологии, генетического фонда растений и животных, отдельных уникальных образований... Наше положение усложняется образованием нового моря — времени на раскачку нет. Поэтому и стараемся опираться на людей, по-молодому выносливых и знающих.

Мне вспомнились лица Тамары и Виктора, двух парней, оставшихся на реке Урбун, Юры Сухомятова и Володи Ноздрина, Николая Николаевича...

— А Гущин вернулся?

— Нет еще. Затянулось его путешествие. Такая уж работа.

Л. Пешкова, фото В. Орлова, наши спец. корры.

«В движенье обретешь...»

Один известный этнограф, занимающийся исследованием быта современных кочевников, сравнил себя с ботаником, который, изучая последние реликтовые растения, ощущает за спиной жаркое дыхание надвигающегося асфальтового катка.

Когда-то кочевое скотоводство было одним из основных видов хозяйственной деятельности человека. Теперь и географически и этнически границы кочевничества, или, как его принято называть в научной литературе, номадизма, сузились до предела. Причем так, что в чистом, «классическом», виде кочевников практически уже нет. И несмотря на то, что в Африке и Азии еще миллионы людей традиционно называются кочевниками, бурный XX век окончательно изживает номадизм. И процесс этот необратим и закономерен: кочевничество как социально-экономическая категория — вчерашний день истории.

Именно поэтому, если продолжить приведенное сравнение, единственное, что вправе и может сделать современная наука, предвидя и ощущая исчезновение этого «реликтового растения» истории, — собрать как можно больше научных данных о жизни номадов, чтобы сохранить для человечества и накопленные за кочевые тысячелетия их культурные достижения, и их опыт жизни в природе. Ибо мы еще не знаем «границы пользы» этого опыта.

...Не так давно совместили две карты. Историческую карту распространения номадизма и современных регионов, славящихся наиболее высоким процентом... долгожителей. И они совпали по своим основным параметрам..