Вокруг Света 1978 № 10 (2457) - [12]

Увидев сына, она порывисто поднялась навстречу. После первых объятий и поцелуев отстранилась и, тяжело вздохнув, вдруг неожиданно сказала:

— Ох, не вовремя ты приехал погостить, сынок. У нас ведь в городе неспокойно.

— Сейчас в Никарагуа нет спокойных мест, мама, — улыбнулся Элой, думая, что она зря бередит себе сердце. Ну что может произойти в их маленьком, заштатном городишке?

Но, прожив в семье несколько дней, юноша убедился, что предчувствия не обманули мать. 20 февраля, в понедельник, Элой пошел на демонстрацию, посвященную памяти Сандино, убитого 44 года назад. Однако солдаты разогнали ее. И тут же в Масае, где обстановка я раньше была напряженной, начались волнения. Дня не проходило без стрельбы, без стычек горожан с национальными гвардейцами.

После работы в столярной мастерской, где Элой помогал отцу, он забегал ненадолго домой и, наскоро перекусив, исчезал на весь вечер. Возвращался не раньше полуночи, злой и веселый одновременно, взбудораженный услышанным, увиденным, пережитым.

По субботам и воскресеньям он пропадал из дома на целый день. Но 26-го, в воскресенье, никуда не пошел. Ожидалась трансляция по телевидению митинга в Манагуа, на котором с речью должен был выступить президент-диктатор генерал Анастасио Сомоса.

— Может, он наконец объявит о своей отставке? — высказал предположение отец, когда вся семья собралась перед стареньким телевизором.

Элой скептически хмыкнул.

На экране появилась главная площадь столицы, заполненная людьми.

— Смотри-ка! — удивленно воскликнул Хосе. — Сколько народу собралось! Тысячи! Вот уж не ожидал, что у Коротышки так много сторонников.

— Да это и не сторонники вовсе, — возразил брату Элой. — Святая простота! Знаешь, кто там на площади? Государственные служащие, которых пригнали туда под страхом увольнения с работы. Так всегда делается в подобных случаях.

В установленной на помосте будке из пуленепробиваемого стекла появился диктатор. Он заговорил, с каждым словом все больше распаляясь.

— Меня не страшит гражданская война в Никарагуа! — кричал он в микрофон. — В случае чего я сам с ружьем на плече приму участие в борьбе. До 1981 года, до новых президентских выборов, я не уйду со своего поста ни за что на свете. Зато могу вам обещать: после восемьдесят первого я оставлю политику.

Затем диктатор заверил слушателей, что в президентских выборах смогут принять участие все ныне запрещенные партии. Сообщил, что будет разработана система социального обеспечения для крестьян. И так далее, и тому подобное.

— Кого он думает обмануть своими обещаниями? Перемены нам нужны сегодня. Сегодня, а не завтра, — зло бросил Элой и выключил телевизор.

Он оказался прав. В тот же вечер антидиктаторские народные выступления состоялись в Манагуа, Леоне, Хинотепе, Дирьамбе и других городах. Одновременно партизаны активизировали свои действия в горах Сеговии. А центром сопротивления диктатуре стал в эти дни — так уж получилось — маленький городок Масая, где волею случая оказался Элой Монтехо.

Вечером 26 февраля с улицы примчался Хосе.

— Восстали монимбо! — радостно крикнул он брату.

Несколько тысяч индейцев племени монимбо, в основном ремесленники и рабочие, обитали в квартале Сан-Себастьян, в юго-западной части Масаи.

Накинув рубашку и на ходу застегиваясь, Элой бросился к двери.

— А ты куда? — прикрикнул он на младшего брата. — Сиди дома.

В квартале Сан-Себастьян улицы были запружены индейцами. Они вооружились палками и мачете. Кое у кого были самодельные гранаты и бутылки с зажигательной смесью.

«Не слишком надежное оружие против винтовок и пулеметов», — печально подумал юноша. Сам он, правда, перед отъездом из Манагуа достал с помощью друзей небольшой — «дамский» — пистолетик, который сейчас приятно оттягивал карман.

На площади, названной недавно именем Педро Хоакина Чаморры, монимбо разбирали булыжную мостовую и складывали камни в кучу — тоже оружие. Из досок, листов жести, сломанной мебели сооружались баррикады. Раздавались звуки флейт и «тамборов» — национальных музыкальных инструментов монимбо. Индейцы, темпераментные, веселые по природе, готовились к схватке как к празднику.

— В город проникла группа партизан под командованием Камило Ортега, — прошептал, подойдя к Элою, знакомый ему одноклассник Хосе.

— Группа партизан?

— Несколько человек всего. Но зато с ними Ортега — знаменитый партизанский командир.

Ночью в Масае загорелся бар-ресторан «Ла-Перла» — собственность одного из офицеров Национальной гвардии. Вспыхнули дома некоторых видных сторонников диктатора. В завязавшейся стычке с армейским патрулем погиб девятнадцатилетний Франсиско Лопес Диас, рабочий. Утром монимбо вывесили на пожарной каланче приспущенный национальный флаг — в знак траура по убитому. Хоронить его вышли тысячи людей. Ближе к вечеру к восставшему городу были стянуты шесть батальонов пехоты и бронеотряд. Над Масаей закружили вертолеты и самолеты.

На баррикады посыпались «горчица» и бомбы со слезоточивым газом. Броневики открыли артиллерийский огонь. Прижимаясь к стенам домов, солдаты пошли в атаку. Раздались звонкие разрывы осколочных гранат, словно удары гигантских литавр, перекрывавшие винтовочные выстрелы. Клубы газа, стоны раненых — кромешный ад. Элой палил из пистолета, перезаряжал его и снова нажимал на спусковой крючок. Он сражался бок о бок с партизанами из Фронта национального освобождения имени Сандино. Вооруженные лучше восставших индейцев, сандинисты стойко обороняли свою баррикаду от штурмовавших ее гвардейцев даже тогда, когда почти все монимбо уже укрылись в близлежащей церкви и в колледже монашеского ордена палестинцев, куда солдаты ворваться не решались. Но силы были слишком неравные. Сраженный пулей, упал Камило Ортега, командир. Кончились патроны у Элоя и других защитников последнего редута. Нужно было уходить.