Вокруг Света 1978 № 08 (2455) - [2]

Иван Трофимович распахнул двери домика.

...Вдоль стен стояло с десяток осциллографов. Вернее, они были попарно прикреплены к небольшим деревянным платформам, подвешенным на тросах к потолку. Это для того, чтобы до минимума сократить воздействие посторонних колебаний и при землетрясении, и в обычное время — проедет грузовик, сбрасывают избыточную воду из водохранилища, просто кто-то хлопнет дверьми...

В углу, слева от небольшого пульта, через каждую секунду пульсирует сигнальная лампочка. Сухо, с метрономным стуком тикает хронометр. Ухо быстро привыкает к этому однообразному звуку, и он становится так же неощутим, как постоянно присутствующее мерное гудение турбин плотины. И когда через каждые 59 ударов проходит минутная марка — звенит пауза в один такт, это вызывает такое же болезненное ощущение, как шаг в темноте мимо ступеньки.

— У нас установлено восемь датчиков: в центре плотины, по гребню, на гранитном основании, где земляное тело плотины смыкается со скалой, и на стенке здания ГЭС, — рассказывает Иван Трофимович. — Сейчас мы проверим, все ли они готовы к работе.

Он подходит к пульту и нажимает на кнопку «Пуск». Мгновенно на экране вспыхивает надпись «Землетрясение» — и по ушам ударяет надрывный вой всех одновременно включившихся осциллографов.

— И часто загорается такой сигнал?

— Раз десять в год. Дело в том, что приборы настроены на регистрацию землетрясений, ощутимых человеком, то есть свыше полутора-двух баллов. А пятибалльное землетрясение здесь было один раз за девять лет. Станция работает в ждущем режиме. Когда происходит землетрясение и оно близко к порогу ощутимости или выше, срабатывает запускающий датчик и включаются все аппараты станции. Понятно?

Я согласно киваю и пытаюсь представить работу человека, который как бы держит в своих руках картину состояния плотины. Работа его, казалось бы, проста и незаметна. Регулярные обходы от датчика к датчику — проверить приборы, или, как говорят сейсмологи, «выверить на ноль», регистрация и расшифровка записей. Но когда не только проверки ради, не понарошку, а всерьез загорится сигнал «Землетрясение» и тревожной сиреной взвоют моторы осциллографов, Иван Трофимович без спешки, без лихорадки пройдет вдоль приборов, проверит, все ли работают нормально, и сядет к пульту, чтобы внести в журнал соответствующую запись. Как ни парадоксально, но каждый сейсмолог мечтает записать «хорошее землетрясение».

На каждодневные данные сейсмологов, на такие вот записи и опираются впоследствии инженеры, работающие над проблемами сейсмостойкого строительства.

Здесь же, на станции, спустя некоторое время я услышал такой профессиональный разговор. — Давай кило десять в параллель!

— Ага! Тогда на этом будет вылетать, а на этом...

— А ты канал прозвонил?

Специалисты, приехавшие из института, проверяли аппаратуру ЧИСС, то есть частотно-избирательной сейсмической станции. В руках у Вячеслава Голубятникова влажная проявленная лента осциллографа.

— Хорошо утром здесь тряхнуло. Вот, смотрите, — с удовлетворением говорит он.

— Как так? — удивляюсь я. — Ведь не было заметно.

Палец моего собеседника указывает место на ленте. Смотрю — будто кто-то старательно вел по бумаге прямую линию, потом рука дрогнула, и этот кто-то, разозлившись, начал ожесточенно чиркать вправо-влево. Это и есть запись землетрясения.

Оказывается, таких записей аппараты ЧИСС регистрируют до четырех тысяч в год, так что, по ее данным, «трясет» здесь в среднем 10—12 раз в день. Это очень слабые толчки, далекие от порога ощутимости. Но, работая над полученными лентами, можно синтезировать сейсмограмму сильного землетрясения. Эти теоретические данные сравниваются с записями сильных землетрясений, и вырабатывается методология расчета, которая потом, на новом месте, позволит в короткий срок составить по данным ЧИСС представление о сейсмической напряженности в районе и даже дать прогноз сейсмостойкости будущей плотины. Все это мне рассказывает Вячеслав Леонидович Голубятников, коренной душанбинец, 1939 года рождения, окончивший Душанбинский университет, кандидат физико-математических наук. У Славы седая голова и очень молодое лицо. Как потом выяснилось, почти все в секторе, да и во всем институте — ровесники. Большинство из них пришли в новорожденный Институт сейсмостойкого строительства и сейсмологии в начале 60-х в возрасте 23—24 лет: и Селезнев, и нынешний директор С. Негматуллаев. Они росли вместе с институтом, росли, не не старились. Как постоянное общение с пожилыми старит, так молодое дело не дает человеку стареть. Наверное, так.

...Мы уезжали с Головной. «Газик» легко забрался на откос, и домики станции остались внизу, как раз на том месте, где раньше пролегало русло Вахша. Я вспомнил, как Селезнев, говоря о задачах сейсмостанции, назвал главные: «Регистрация поведения плотины во время землетрясений и прогнозирование опасных развитии деформаций в будущем». Так что, оказалось, все наоборот — это плотина под защитой станции.

На следующий день я был в Нуреке.

«Плотина Нурекской ГЭС в три раза выше Исаакиевского собора, на 10 метров выше Эйфелевой башни». Эти цифры, взятые из проектных документов (прекрасные данные для будущих гидов!), поражают сами по себе, а если учесть, что построена плотина в «неспокойных» горах, то... Скольким специалистам пришлось поломать головы, чтобы создать наиболее безопасный, простой и точный проект этого гигантского сооружения!