Вокруг Света 1978 № 06 (2453) - [14]

В фолькетинге давно идут дебаты о Христиании. Возникшая стихийно около трех лет назад, колония вскоре отвоевала право на жизнь и официально стала называться «социологическим экспериментом». Сейчас этот эксперимент становится все более неуправляемым, но, несмотря на специальное решение парламента снести казармы и на их месте построить дорогие дома для состоятельных людей, пока ничего не изменилось. Постановление парламента вызвало протесты молодежи. Более того, Христиания становится все более популярной, и не только в Дании, о чем говорят хотя бы надписи на воротах, сделанные на разных языках: «Мы — за Христианию!»

Выйдя за ворота и оказавшись в старинном респектабельном районе, я оглянулся в последний раз на «республику». Над казармой развевался государственный флаг, а по фасаду было написано белой краской: «Мы разрубили гордиев узел». «Неужели разрубили?» — не поверил я и в поисках ответа однажды вечером, захватив карточку клуба «трудных» ребят, поехал в центр города на бульвар Андерсена.

Скромная вывеска в форме стрелы с отогнутым вниз наконечником нашлась быстро. В небольшой комнате у стойки бара, где, кроме пива и воды, ничего не было, меня встретил добродушный парень, назвавшийся Йенсом. Я оказался одним из первых посетителей; хотя время было позднее, клуб пустовал. Взяв бутылку пива, неожиданно дешевого, я спустился в подвал — большой прямоугольный зал, освещенный неярким светом цветных ламп и свечей, горевших на столах в плоских стеклянных подсвечниках. В дальнем углу, перед сценой, закрытой плотным серым занавесом, висел экран. Тихо звучала музыка.

— Вы попали в неудачный день, сегодня нет мультфильмов, — сказал Йенс, — но есть хорошие диски.

Мое сообщение о том, что я из Советского Союза и зашел сюда просто ради интереса, несколько ошеломило его. Оказалось, я был первым русским гостем за все время существования клуба. Постепенно зал начал наполняться, и часам к одиннадцати собралось около двух десятков человек лет двадцати—двадцати пяти.

«Ты откуда?» — спрашивали у каждого входящего. Ответы были самые неожиданные: «Из Финляндии», «Из Италии», «Из Соединенных Штатов». Более точного места жительства не называл никто. Странное впечатление производила эта компания. Все скромно одеты, курят немногие. Сидят, разговаривают, слушают музыку. На сцене напевал что-то юноша, аккомпанируя себе на гитаре. Вдруг за соседним столом одиноко сидящая девушка закрыла лицо руками и тихо заплакала. К ней тут же подошел Йенс, ласково погладил по руке, и минут через пять, они уже читали маленькую красную книжечку, как я потом узнал, сокращенное издание Библии. Затем Йенс вновь подсел ко мне и рассказал, что два года назад занимался политической деятельностью, потом разочаровался.

— В чем же? — спросил я.

— Во всем, — был короткий ответ.

— Мы верим только в любовь, она принесет нам счастье, — сказал Йенс, помолчав, и в его проповеднической тональности, как v большинства «божьих детей», ноты «мы», «нам» звучали приподнято и фальшиво. — Мы помогаем всем. Вот и эта девушка пришла к нам, потому что верит в нас.

Он встал и вновь направился к нашей соседке, читающей Библию, а за моим столом уже сидел другой молодой человек, тоже датчанин — как выяснилось, скиталец со стажем: жил в Америке, Европе, Азии, Африке, нигде, впрочем, подолгу не задерживаясь. Звали его Бертель, он оказался тезкой великого датского скульптора Торвальдсена.

— Мы не гонимся за материальным благополучием, — сказал он. — Мы имеем все и не имеем ничего.

— Но ведь вы же пользуетесь результатами чужого труда, вы не можете жить без пищи, без крова, без одежды — значит, кто-то должен кормить, обогревать и одевать вас? — спросил я.

— Да, мы пользуемся, но берем ровно столько, сколько нам нужно. Например, в автобусе, если у меня нет денег, я прошу ровно столько, сколько мне нужно, — повторил Бертель, видимо, считая это своей большой заслугой. — Впрочем, прошу я не всегда. Иногда мы зарабатываем тем, что поем на улицах, распространяем листовки. Бывает, в нашу организацию вступают и богатые люди, которые хотят настоящего счастья.

Выложив это, мой собеседник взял гитару и пересел к двум недавно вошедшим шведкам. Желания

продолжать разговор у Вертели не было. Люди здесь легко и свободно переходили от столика к столику, и никто не испытывал смущения, заводя новое знакомство. Я, например, не оставался в одиночестве ни минуты. Не успел уйти скиталец Бертель, как возле меня появился Уилли-американец. Он начал с того, что неодобрительно отозвался о своей стране; пожаловался, как там тяжело жить...

— Сколько всего «божьих детей»? — спросил я у него.

— Во всем мире, наверное, несколько тысяч, — ответил Уилли. — Немного, конечно, но скоро будет больше.

—И что же вы будете делать потом, когда вам исполнится, скажем, тридцать? — спросил я. — Стариков среди вас не видно.

— Зачем думать о том, что будет потом? Наверно, придется работать. Нас часто упрекают в том, что мы лодыри, но это не так. Просто мы не хотим работать на правительство, а хотим жить для себя.