Вокруг Света 1978 № 04 (2451) - [31]

Ю. Мартыненко

Жангада выходит в море

 

Потерянный амулет

 

Жангады уходили в море сразу после полуночи. Луна скатилась к горизонту, оставив небо звездам. Словно отражая небо, в темном песке сверкали мириады блесток; искры вспыхивали в воде, когда жангаду выводили на руках по прибрежной отмели. Силуэты матери и сестер слились с тенями хижин и кокосовых пальм. Впереди белела пена прибоя. Вода доходила Шико до груди, он не столько толкал, сколько цеплялся за плот, но не вылезал на бревна. Пусть сеньор Мораес видит, что Шико может работать, как настоящий жангадейро.

Свое полное имя — Франсиско Пауло Соуза и Силва — он слышал только раз, когда его записывали в школу. Франсиско его назвал отец, Пауло — мать, в память своего утонувшего брата, Соуза — ее последняя фамилия, а Силва — последняя фамилия отца. При желании Шико мог бы растянуть свое имя в несколько раз, но люди всегда звали и будут звать его Шико, как и отца, Мануэле, до сих пор кличут Мане. Сеньор Мораес — другое дело, он хозяин двух жангад.

Ночью прибой стихает, и тянущий с берега воздух помогает провести жангаду в море. Днем, когда бриз будет раскачивать пальмы и трясти хижины, ревущий вал наката станет почти непреодолимым препятствием для тяжелого и валкого суденышка с высокой мачтой. А потом пришлось бы плыть галсами против ветра, что еще труднее, хотя у жангады есть вставной киль. Жангады еще в незапамятные времена строили индейцы. Они же установили, что выходить надо ночью, а возвращаться днем. Этого правила придерживаются все рыбаки северо-восточного побережья Бразилии, даже когда уходят на несколько суток, за сотню километров от берега, или совершают далекое путешествие в Салвадор и Рио-де-Жанейро. К рассвету жангада Мораеса оказалась в открытом океане. Только округлые вершины синих гор висели за кормой над расплывшимся в белой мгле горизонтом. Сеньор Мораес поглядывал на них, приказывая Мане подтянуть или отпустить тали у реи, чтобы изменить курс и выйти точно к удачливой отмели. Сам Мане гор уже не различал — скоро его Перестанут брать в море.

Профессиональная жизнь жангадейро коротка, в сорок лет он конченый человек. Мелкая соленая пыль — маризия, яркое солнце и слепящие блики на воде быстро портят глаза, единственный навигационный инструмент жангадейро. Потому сеньор Мораес и соглашается принимать Щико в компанию, хотя ему еще не исполнилось двенадцати, что вот-вот он станет главным кормильцем семьи. Братьев у него нет, а от сестер мало толку. По две-три недели они тратят на один кусок кружев, за который платят, как за килограмм рыбки-бадежо или пескады.

Вышли к облюбованной отмели, опустили на дно оплетенный веревками камень-якорь. Отец наловил наживку таррафой.

В этом деле ни Шико, ни сеньор Мораес ему не соперники. Нужно, чтобы грузила, расположенные по краю сети, развернули ее в воздухе правильным диском как раз над тем местом, где проходит стайка рыбы. Если сеть перекосится или не развернется полностью, в нее ничего не попадет. Раскрутив, забросили подальше куски свинца на нейлоновой жилке толщиной в спичку. К ней около грузила прицеплена на стальных поводках дюжина здоровенных крючков, наживленных сардинками.

У отца и у сеньора Мораеса леска намотана на катушки. Шико на катушку еще не заработал. Он держит за горлышко бутылку из-под содовой воды. На нее очень удобно наматывать леску или стравливать после заброса. Перезабрасывать приходится часто, потому что мелочь моментально объедает наживку, не засекаясь.

— Мане, а где твоя фига? — спрашивает вдруг сеньор Мораес.

— Тут была, — отец шарит по груди, темной и от природы и от загара, поросшей мелкими седыми курчавинками. Крест на серебряной цепочке цел. А фига — вырезанный из жакаранды (ценная порода дерева.) левый кукиш — исчезла. Вся семья Шико — верные дети « римской католической апостольской церкви , единственной правильной», как объяснил священник в школе. Однако, кроме Христа, отец учит Щико почитать Шанго, Ошосси, Эшу и в особенности Иеманжу, царицу вод. Второго февраля, в День моря, под Новый год и в другие праздничные дни он торжественно заходит по пояс в воду, чтобы пустить по волнам — прямо ей в руки — кружевные платки, сплетенные дочерьми, и каждую неделю ставит свечку на дне глубокой ямы, вырытой в песке, — чтобы не задувало береговым ветром. Фигу, амулет на все случаи жизни, он носил на одной цепочке с крестом, и вместе они по сей день надежно уберегали его от многих напастей.

— То-то у нас сегодня не клюет, — посетовал Мораес.

Хозяин жангады сам ходил в море и мог оценить важность потери. У кого было по пять или десять жангад — иное дело. Они сидели на берегу и не знали, как болят от соленой воды порезанные леской руки, как, отняв у паруса ветер, обрушивается, ломает и душит лодку и рыбаков пенный гребень океанского вала.

Солнце поднялось в зенит. Развело волну. Она высоко подкидывала заякоренную жангаду, обдавая рыбаков водой с головы до ног. Они сидели, ухватившись одной рукой за мачту или за козлы на корме, куда крепится корзина для рыбы. Другой сжимали леску. Леска безжизненно провисла. Даже мелочь перестала теребить наживку. Такое бывает в жаркий безоблачный полдень — глухая пора. Щико замечтался: он представлял себе, как поймает хорошую рыбу, получит за нее много крузейро и построит собственную жангаду. Тогда отец сможет ходить в море, сколько захочет, и у них будет новый дом, как у сеньора Мораеса.