Вокруг Света 1978 № 02 (2449) - [16]

— Едем завтра на планину Мала Копа, в госпиталь, — решают наши друзья.

...Машина останавливается у стены елового леса, и, перебравшись через ров, мы карабкаемся вверх. В сыром полумраке еле разбираем выбитую в склоне тропу. Наконец впереди что-то зачернело. Перед нами в дымке утреннего тумана вырастают контуры строений. Это и есть партизанский госпиталь.

...В 1944 году стояла морозная, с сильными снегопадами зима. Преследуемая гитлеровцами, уходила в горы 14-я словенская дивизия. Обмороженные, в разбитой обуви бойцы оставляли раненых в госпитале, собирались с силами и неожиданно сваливались с гор на головы фашистам...

Под крышей одного из бараков прибит щит: на нем указан распорядок дня; перечислены меры предосторожности, маскировки, чтобы враг не обнаружил тайный госпиталь; подпись хирурга и политкомиссара. «И днем ни под каким видом не выходить из помещений». «Раненым в госпиталь передвигаться только по ручьям, нетранспортабельных доставлять на носилках также по воде». Прикреплены к стенам самодельные хирургические инструменты, тяжелые костыли. За глухим шумом елей словно различаешь мягкие всплески воды под ногами скрывающихся от врага партизан. Услышав за спиной сухой лай немецких овчарок, наспех перебинтованные, уходили они по ручьям в горы.

Жили здесь в землянках, бараках, жгли костры осторожно, только в холодные дни, чтобы не засекли укрытие гитлеровские наблюдатели. Да и прежде чем пустить дерево в топку, следовало снять с него кору: так получалось меньше предательского дыма. В конце войны был выброшен в этих местах с самолетов отряд советских разведчиков. И в сохранившихся списках обнаруживаем родные, хоть и незнакомые имена: Кириленко Андрей из Киева, Ложкин Сергей из Харькова, Базовник Денис из Днепропетровска, Лелюх Петр из Полтавы... Совсем немного не дожил до Победы радист Миша Белов из Москвы. Его документы обнаружили в бутылке, закопанной около одного из бараков. Умер он 2 января 1945 года.

Сняв шапки, мы молча стоим над двумя пирамидками, похожими на танковые надолбы. Их поставили пионеры из Словеньградца. На каждой звезды и надписи: на одном — «словенец», на другом — «рус».

Кладем на серый камень гвоздики и зажигаем тонкие свечи. Один из нас, прошедший войну, говорит о солдатском мужестве и верности Красному знамени. Он кончает, и мы снова стоим и молчим. Над нами, тихо качая вершинами, шумят ели, да с дороги доносится натужный рев лесовозов.

Расплываются за спиной темные очертания строений. И долго еще вслед мигают огоньки тонких красных свечей...

В. Лебедев

Югославия, Словеньградец

Долгая скань

…Отворилась тяжелая дверь. Загорелся неяркий свет, и мы вступили в круглую комнату без окон. По стенам, словно рыбины в аквариуме, прильнули к стеклам шкафов увесистые братины. Тусклый отсвет лежит на их крутых боках. Там и сям посвечивают золотом кубки и чары. Богатырская посуда! Княжье да монастырское богатство.

Один за другим распахиваются шкафы запасника Государственного исторического музея. Имена, города, лета... Уже и глаз пресытился увиденным, как вдруг то, ради чего пришел сюда вместе с сотрудниками отдела драгоценных металлов.

Скань... Оклады икон. Ларцы сквозные. Всматриваюсь в эти старинные изделия русских ремесленников. На окладах: морозная тишина; лес, отягченный снегом; белое небо низко над головой; мать и дитя посреди зимнего мира... А ларцы — словно стоят по весне голые деревья, небо сквозь них глядит, а по ветвям галки врассыпную...

Вспоминаю свои книжные розыски: откуда пошло слове «скань»? Произошло оно от славянского «скати», что означает «вить», «сучить», а называется сканью круглая рубчатая веревочка, скрученная из двух-трех металлических нитей — золотой, серебряной или медной, а также изделия из нее. Более широкое распространение у нас получило западноевропейское название скани — «филигрань», которое произошло от слияния латинских слов «филум», что означает «нить», и «гранум» — «зерно». Такой подбор слов, конечно, не случаен. И оклады и ларцы, которые сейчас передо мной, украшены мелкими металлическими шариками, по-русски их называют «зернь». Выходит, в латинском названии, как и в русском, отразилась особенность этого ремесла.

В запаснике ГИМа можно увидеть и работы современных ювелиров. Жива скань, живо древнее ремесло! И работают-то сегодня мастера в двух шагах от Москвы — в Подольске.

В Подольске, в управлении производственной мастерской, как только спросил о сканщиках, увидел на лицах мечтательно-нежную улыбку, с какой вспоминают любимцев и баловней. «Что же вы раньше не приехали? У нас выставка была — тридцать лет мастерской... Туда столько красивых вещей от сканщиков пошло! Ну хоть поглядите эталоны...»

Передо мной оказалась большая картонная коробка. Открыл. И, как недавно в запаснике, захотелось воскликнуть удивленно: «Вот так так!» С первого взгляда померещилось, будто в коробке настоящие сокровища, до того все внутри блистало, переливалось разными цветами, отсвечивало темным серебром. Перстни. Целые пригоршни! Стал рассматривать: всяк молодец на свой образец, один другого лучше. Камни: агаты, лазуриты, аметисты, цитрины, топазы. Оправа — мельхиоровая скань. На каждом перстне — бирка, где указано, когда он сделан, из чего, имя автора. Васильев, Бабаян, Коробочкин, Савельев, Мешков, Сарыкин, Загуменный... Спросил: «А где же их мастерская?» Ответили охотно: «Да здесь неподалеку. Как выйдете...»