Вокруг Света 1977 № 12 (2447) - [31]

Казалось, котика ожидала судьба печально известной стеллеровой коровы.

Закон и крейсер

...чтобы котиковые стада могли быть доведены и поддерживаемы на уровне, который обеспечит наибольшую добычу, из года в год, с должным учетом и продуктивностью других морских ресурсов...

Из Временной конвенции о сохранении котиков северной части Тихого океана

В 1893 году арбитражный суд в Париже, разбирая тяжбу между Англией и США, запретил морской промысел котиков у островов-лежбищ Северной Америки. Это положение — зверя бить в море нельзя (разве что небольшое количество, для научных целей) — легло в основу всех будущих международных конвенций по охране и эксплуатации котиковых стад. Первая из них была заключена в 1911 году между Россией, США, Японией и Англией (от имени ее владения — Канады). Вторая, действующая поныне, — в 1957 году между СССР, США, Канадой и Японией.

Суть соглашений: страны, имеющие котиковые лежбища, отдают определенную часть добытых шкурок тем, в чьих водах идет миграция, но кто лежбищами не владеет, — в компенсацию за то, что те не ведут морского промысла. Однако — и это весьма важно! — шкуры отчисляются лишь в том случае, если котиковые стада сохраняют оговоренную, высокую численность.

Запрет этот благотворно сказался на численности животных: уже через пять лет после заключения первого соглашения котиковый народец почти удвоился. Но вскоре появился и нарушитель конвенции. В 1926 году Япония потребовала разрешить ей морской промысел этого зверя. Другие участники соглашения ей отказали. В 1940 году Япония заявила, что будет бить котиков в море, так как он, потребляя рыбу, наносит ущерб ее рыболовству. (Последние исследования доказывают, что котик редко ест ту рыбу, которой питается человек.) А год спустя ни о какой конвенции не могло быть и речи: Япония вступила в войну.

В наши годы все три стада продолжают процветать — международное сотрудничество охраняющих их специалистов происходит в период разрядки. Промысловики теперь прислушиваются к рекомендациям ученых, и выбой котиков не превосходит число, определяемое каждый год специалистами. Но и этого уже недостаточно: ученые изучают особенности этих животных, следят за ними в море, ставя метки и даже устанавливая на котиках радиомаяки... Поднять численность стад до оптимального количества — вот к чему они стремятся.

Вместо послесловия: взгляд в будущее

Мне сказали в Сахалинрыбпроме, что Тюлений как промысловое хозяйство не дает тресту большого дохода. В то же время трест не может решить многих островных проблем, — например, тех, что связаны с размывом Тюленьего, — у него на это просто нет средств. Так, может быть, есть смысл превратить весь район в заповедник? А котиковый мех — он не исчезнет с мировых аукционов: часть зверя все равно придется забивать для блага всего стада.

И я представил такую картину. От порта Поронайск отходит парусная шхуна. Бесшумно приближается она к Тюленьему, в шлюпках спускаются на воду туристы и плывут к острову, в окружении ныряющих и играющих котиков. А потом, неслышные и незаметные — техника будущего сможет это сделать, — идут они по галереям, наслаждаясь видом уникального лежбища... Ведь думать надо не только об экономическом, но и о духовном обогащении!

Однако не утопия ли это? Да и сколько таких мест можно найти на Земле? Ведь паломничество туристов, раз начавшись, будет расти. Но, может быть, окрепнув под охраной, котики расселятся по тем местам, где обитали когда-то?

Надежда такая есть. Немало котиков, как выяснилось недавно, появилось у нас на Курилах. Обнаружено стадо и на американском островке Сан-Мигель. Котик может вернуться... Быть может, уже возвращается?

Александр Харьковский, наш спец. корр.

о. Тюлений — Москва

Ашики соревнуются в Конье

В августе Конийская равнина наполняется скрипом телег. Крестьяне с темными неподвижными лицами, в надвинутых на глаза кепках и их жены, одетые в шаровары и домотканые жилетки, свозят на тока сжатую пшеницу. Телеги запряжены буйволами, лошадью или осликом, но иногда тащит их и трактор. Стучат молотилки, палит солнце, пахнет травой и овечьей шерстью, и пот заливает глаза, и пыльное марево плывет над равниной. Внутреннее плато, житница страны...

Как и всякая степь, Конийская равнина особенно хороша весной. Пшеничные поля дымчато-зеленого цвета, обломки скал на холмах блестят, как сталь, глубокие балки — розовато-лиловые. Вдоль дороги бегут цепочки пурпурных, голубых и желтых цветов. Под летним солнцем все быстро высыхает, потому что на обширных пространствах почти нет деревьев, а в воздухе влаги. Пшеница наливается, и равнина становился золотой. Там, где золото собрано, почва похожа на ржавое железо. Зимой мороз, снег и ледяные ветры выбеливают равнину. Но весной спрятанные зерна снова проклюнутся, вырвутся на свободу и осветят степь теплым и радостным светом.

Шоссе из Анкары в Конью то позволяет машине разбежаться, то гасит скорость крутыми поворотами. Недалеко от Коньи она пересекает стальные рельсы. Самый обычный переезд, и не сразу вспоминаешь, что это Багдадская железная дорога, знаменитая когда-то трасса Берлин;— Босфор — Багдад, та самая, которую кайзеровская Германия пробивала на Восток через Багдад, чтобы приблизиться к Персидскому заливу и Британской Индии. Нет уже кайзеровской Германии, Британской империи, Османской империи. Но по-прежнему есть эти холмы, будто бы покрытые рыжей верблюжьей шерстью, и белые ручейки овец, и саманные хижины с плоскими крышами. Есть хлебная Анатолия — Турция бронзовых степняков, зерна и скота.