Вокруг Света 1976 № 10 (2433) - [27]

Это было в Болгарии, сентября девятнадцатого дня, года 1975-го, в механе, неизвестно почему носящей чужое название «Пикник».

Мы выехали из Слынчева бряга, когда уже совсем стемнело. По мостовым курорта разъезжали извозчики. Кони мягко цокали по асфальту, а запряжены они были в красочные расписные экипажи. В ночной тени домов яркие цвета пропадали, но стоило кучеру направить лошадь на середину мостовой, как в свете полной луны краски приглушенно оживали, рисунок казался припорошенным пылью.

Путь предстоял недальний — каких-нибудь пятнадцать километров. Но поскольку точной дороги мы не знали и постоянно сворачивали в разные ненужные ответвления, то приехали, когда публика уже собралась, — за несколько минут до начала.

Начала чего? — предвижу вопрос. Не все сразу. Я намереваюсь быть точным в деталях и рассказывать наивозможно подробно. Коль скоро я не в силах найти объяснение увиденному, не исключено, что именно лишние на первый взгляд детали помогут человеку, более сведущему в небывальщине, разобраться, что к чему...

Механа — то есть корчма, таверна, постоялый двор, в общем, нечто в этом роде — представляла собой большую, квадратную в плане площадку, огороженную плетнем и постройками. Внутренний двор был настолько велик, что вмещал даже группу деревьев — между ними пылал костер. Еще один костер тлел посредине площадки, перед двухэтажным деревянным зданием с галереями, где стояли столики. Очевидно, это помещение не всегда вмещало всех желающих, потому что постройки с двускатными крышами, разрывающие плетень, тоже предназначались для публики — они напоминали ложи. Что осталось упомянуть? Была еще высокая эстрада, низкий деревянный помост перед ней и массивные ворота под громоздким козырьком: там развеселый корчмарь встречал гостей, предлагая им хлебнуть из объемистой «бъклицы» местного вина и закусить «хлеб-соль-перцем».

Мы нашли свободный столик на втором этаже, уселись, и почти сразу же на галерее появилась певица: под аккомпанемент флейты и двух гадулок она пела протяжные народные песни. Потом на эстраду с гиканьем и свистом выскочили кукеры — ряженые: восемь молодцов в белых полотняных или мохнатых красно-зеленых одеждах, в длинноносых «страшных» масках с белыми обводами вокруг прорезей для глаз. Кукеров сменил хоровод девушек в черных сарафанах с белым узорным шитьем, затем звенели шпорами лихие танцоры, снова лились долгие песни, и вдруг вылезли из незаметной дверцы на помост два здоровенных медведя. Человек, выпустивший их, успешно с косолапыми боролся, что, впрочем, при известной сноровке труда не представляло, ибо медведи были зверьем привычным и давали валить себя с видом, покорным до чрезвычайности...

Словом, разворачивалось перед нами народное театрализованное представление, и в другом месте, в другое время оно было бы интересным само по себе, но здесь имело иную цель: создать напряжение перед главной частью программы. Напряжение ожидания...

Когда флегматичные медведи принялись возить на себе смельчаков из публики, нетерпение наше достигло высшей ступени. И тут моя спутница Лиляна шепнула:

— Пошли. Сейчас начнется...

Идти нужно было в ту самую рощицу, где совсем недавно полыхал костер. Теперь дрова уже прогорели, и человек в униформе спешно разравнивал граблями угли, стремясь образовать из них большой круг, метров пяти в диаметре. Эту светящуюся арену полукольцом огибали несколько рядов деревянных скамеек. Мы успели вовремя: по незримому сигналу вступили с моноритмичной, заунывной мелодией музыканты, и рядом с углями появились четверо босоногих людей: трое мужчин в белых рубашках и черных узких брюках и высокая девушка в белом платье с красными цветами, вышитыми по подолу. Назывались они — нестинары.

Переглянувшись и чуть заметно улыбаясь друг другу все четверо, приплясывая, двинулись в обход круга углей, оранжево сиявшего живым огнем. По мелким головешкам время от времени пробегали змейки розового пламени. Метра три отделяли меня от кромки круга. Лицо пылало от жара. На лбу выступил пот. Что чувствовали танцоры, кружившие менее чем в полуметре от огня, — утверждать не смею. Но свидетельствую: угли были самые настоящие, неподдельные.

Долго, очень долго звучала музыка. Невыносимо долго скользили по кругу плясуны, едва слышно касаясь утрамбованной земли босыми ногами. И внезапно — хотя все этого ожидали, тем не менее совершенно внезапно — старший из группы, коренастый пожилой мужчина с серебряным ежиком волос, спокойно ступил на огонь. У меня что-то окаменело в груди, схватило дыхание. В толпе ахнули...

Здесь я хочу сделать некоторое отступление и попытаться заглянуть в прошлое. Обряд хождения по огню — не такое уж редкое явление у народов мира. Известны индуистские культовые празднества подобного рода, распространен этот обычай был в Японии, Китае, на островах Фиджи. Описывали его и древнегреческие, и римские писатели. Например, у Вергилия в «Энеиде» есть такие строки:

Бог, величайший из всех, Аполлон, хранитель Соракта!

Первого чтим мы тебя, для тебя сосновые бревна

Жар пожирает, а мы шагаем, сильные верой,