Вокруг Света 1975 № 11 (2422) - [2]

Брат-Кондрат, напротив, любит застолье. Но и в работе он прекрасен, неподражаем! Керны ложатся ровным рядком, буровая гудит, а уже наготове лежат новые коронки. Все подогнано, смазано. К костру на обед до Кондрата докричаться невозможно. «Вот еще метр! — машет рукой. — Как раз пошло хорошо. Потом приду, без меня не ешьте». Но, случись у соседа поломка, Брат-Кондрат тут как тут: «Ну-ка, браток, давай вместе!» Вообще-то Кондрата зовут Виктор. Виктор Кузнецов. Брат-Кондрат — это прозвище, в котором скрыт намек на человечность и отзывчивость Виктора.

В Тынде мы жили с Соколовым в одной комнате. Днем он бегал по делам, готовил в путь санно-тракторный поезд, а по ночам рассказывал мне о своей работе и, конечно, о наледях. Тогда-то и посоветовал мне геолог съездить на «малый БАМ» (там уже ходили рабочие поезда) и за станцией Беленькой посмотреть наледь «крупным планом», чтобы иметь представление, сколько хлопот железнодорожникам и строителям может доставить обычная грунтовая водичка.

— Это интересная, сложная наледь! Там действуют надмерзлотные и подмерзлотные грунтовые воды, — напутствовал меня Соколов.

В Долине Чертовых Слез (так рабочие назвали это место) было на что посмотреть. Из-подо льда торчали верхушки кустов, чуть высовывалась крыша домика на колесах, и, как утопающий, тянул руку-стрелу подъемный кран; сама машина, на которой кран был смонтирован, и бульдозер целиком погрузились под лед. Рельсы дороги вспучились. Вдоль полотна с обеих сторон высились валы битого льда. Слева от дороги-времянки торчали бетонные опоры будущего моста, тоже утопленные во льду...

А дело было так. На 111-м километре линии Бам — Тында протекал крохотный ручеек. Настолько крохотный, что мышь его перепрыгнет, не замочив лап. Проектом был предусмотрен мост — прямо-таки гигантский мост в сравнении с ручейком. Но строители не успели его соорудить. Рельсы легли на маленький мосток через ручей, и по ним пошли рабочие поезда.

С наступлением холодов ручеек замолк, а снега и вовсе замели его след. Строители не торопясь делали мост и, возможно, про себя чертыхались: зачем на ровном месте такая махина?

Но в разгар зимы стало твориться неладное: быстро нарастал в суходоле лед, рельсы приходилось выдалбливать. Люди с ломами и кирками в руках едва успевали скалывать лед... Потом бригаду мостостроителей перевели на другой, более срочный участок, и люди уехали, оставив на месте бульдозер, кран и жилой вагончик. А по возвращении не узнали знакомых мест. Ложбина с кустами и кочками превратилась в сверкающую перламутровую гладь...

Случай на 111-м километре убедил меня, насколько опасна может быть наледь и сколь важны исследования экспедиции геологов.

...Санно-тракторный поезд вышел из Тынды. Катили по льду реки тракторы с жилыми вагончиками и запасом горючего, сверкали заводской эмалью на буровых установках и капотах колесные ЗИЛы, вздымали снежную пыль быстроходные «атээлки». С черепашьей скоростью тащился трактор С-100 с огромной буровой установкой. «Атээлок» было четыре; кроме Бани Шандора и Брата-Кондрата, их вели москвич Боря Шошин и Толя Манойленко, парнишка с Алдана. Манойленко был, в сущности, учеником Вани Шандора.

Миновав лед Тынды, вереница машин свернула в ложе Гилюя.

Застывшая Тында, до блеска обтертая ветрами и шинами автомобилей, свежо и чисто синела, отдавала бирюзой, перекликаясь с голубым небом, — дни стояли на удивление ясные. Лед Гилюя был мутный, желтый. Гилюй петлял между скалистыми сопками и снежными марями. В тех местах, где была отмечена пикетами трасса, ворочались бульдозеры, черпали гравий экскаваторы, стучали топоры лесорубов, ведущих просеку, гудели пилы. Прямо на льду реки лежали груды бревен, высились шестиугольные срубы. Это были опоры моста для автодороги. Чуть ниже по реке осанисто и прочно стояли каменные башни, похожие на древние замки. Так выглядели быки железнодорожного моста, который начали возводить еще до войны — война оборвала строительство.

Уже вечерело, наш поезд остановился у этих быков.

Пошли разговоры:

— Впереди наледь...

Опять наледь! Откуда бы, казалось, взяться воде, когда Гилюй промерз до самого дна? Сколько ни долби лед, не найдешь ни капли воды! На чай растапливали куски льда.

И вот — наледь! Механизм выброса воды, видимо, тот же, что и на суходолах. Наледи на Гилюе бывают настолько мощные, что машины, если в колонне нет тягача или трактора, вязнут в ледяной каше, а за ночь прочно вмерзают в лед. Но бывает, что и тракторы вмерзают, захлебнувшись в потоке наледи.

Наш поезд повернул от быков моста на просеку. Это была ободранная до щебня дорога-времянка. Тракторы с тяжелыми санями на прицепе забуксовали. Щербинистая дорога взбегала на сопку и пропадала где-то вверху, в черных горбах. Все-таки это страшно смотреть, как буксует трактор! На камнях, ночью. В гусеницах — стрельба, грохот, тучи искр, слившихся в сплошной текучий огонь. Будто треснула земная кора, и сквозь щель злобно стреляет огонь магмы.

У Кондрата на «атээлке» испортилось рулевое управление, и Манойленко с Ваней Шандором, обмораживая пальцы, помогали ему ремонтировать. Даже стосильный тихоход трактор, угловатостью и прочностью слегка похожий на крепость, не выдержал на подъеме. В траках громадины что-то заломило, грохнуло. Тракторист обернулся — оказалось, выбило каток. От каменных мостовых быков до нашего первого ночлега — там, где стояло несколько вагончиков и зимовий, в которых жили геологи, — было километров пятнадцать, и, пугая диких оленей грохотом металла и воем моторов, колонна одолевала этот путь всю ночь. Как назло, почти на всех гусеничных машинах испортился свет, они шли теперь в отблесках фар ЗИЛов. В черных наплывах ночи стволы и ветки лиственниц, облитые зыбким электрическим светом, плыли серыми водорослями. Ночь эта показалась нам необычайно длинной...