Вокруг Света 1975 № 07 (2418) - [46]

Однако пора взглянуть на дагдан Мамеда. Я все еще держу его в руках, и он поблескивает тусклыми серебряными еще не разгаданными зигзагами орнамента. Быть может, вам он успел надоесть? Мне же нет. Посмотрите: там, где должны быть мелкие зубцы переднего края головогруди жука, имеются выступы, но какие! Ведь это сидят два голубя, глядящих друг на друга! Да, это голуби по всем признакам и, прежде всего, по пропорциям. А что должны означать довольно крупные шарики, «седла», на спине у каждой из птиц?

И опять нам должен помочь экскурс в историю, а не только глаз и опыт зоолога.

Известно, что в Парфии во второй половине I тысячелетия до нашей эры (а еще раньше на Древнем Востоке) голубь почитался священной птицей, и голову богинь украшал убор, в котором надо лбом были воздеты два крыла. Изображения голубей были не редкостью на оссуариях, керамических вместилищах костей. Нередко скульптурки священных животных на оссуариях служили основой для маленького светильника, в котором возжигался огонь. И тогда сила животного — оберега сочеталась со святой силой огня. Такие маленькие светильники, наподобие узкого, но высокого седла с чашеобразным углублением посредине, сидят на спине у глиняных, терракотовых животных, хотя их живые прототипы, бараны и птицы, никогда не ходят под седлом. Изображение этих светильников тоже оказалось необычайно устойчивым. Оно сохранилось на тех фигурках зверей, которые «сошли» с оссуариев и стали в Средней Азии даже просто детской народной игрушкой. Однажды, посетив дом народного мастера узбекских глиняных игрушек знаменитую Хамро Рахимову, я заметил, что «седла» есть и у баранов, и у архаров, и у шеров — тигров. Это были не седла, а светильники. Каждый из них, сделанный тщательной рукой мастера, имел небольшое углубление для жира. Но сама Хамроапа не знала, что изображает — седло ли, светильник ли, просто она твердо следовала традиции...

Чем дольше я рассматривал дагдан, тем больше убеждался, что на спинах серебряных с позолотой голубей были помещены светильники. А это значило, что изображения голубей тоже имеют смысл оберега, что они, несомненно, «сошли» с оссуария и присоединились к тесной компании священных животных, покровителей человека. Хотя точный смысл и первичное назначение каждого из образов животных уже давно утрачены и не осознаются людьми, сам дагдан как суммарный образ-символ сохраняется, не утрачивая своей ценности.

Этот дагдан оказался той невидимой до времени «дверью», за которой открывается путь в тайну, настоящую большую тайну тысячелетий... Он проливает свет на отдаленные, ранние этапы истории культуры и искусства Среднего Востока, когда человек в противоборстве с силами природы и в единстве с ними создавал первые гуманистические основы искусства.

И вот я несу моему другу Мамеду его дагдан назад. Я не могу принять такого подарка. Его место в большой коллекции народного искусства Туркмении.

Я довольно подробно рассказал о процессе анализа предмета прикладного искусства, о том, как приемы зоологической систематики в сочетании с историческими и этнографическими сведениями, как две половинки ножниц, способны простричь брешь в бездумном восприятии произведений прикладного искусства. Осознание этого необходимо для восстановления заслуженного уважения к мастерству народных ювелиров, для сохранения уже заметно поредевшего за последнее время фонда изделий, которые представляют огромную национальную ценность туркменского народа.

В. Залетаев

Путь каравану открыт

В оконце иллюминатора, словно в раму, вставлена картина под названием «Половодье», и я вижу синюю летящую реку, дальние леса над рекой и льдины, похожие на груды грязного хлопка. Еще вчера они бились в двинские причалы, стонали и лязгали, как товарный состав с ржавыми тормозами, давили друг друга, вставали на дыбы, поднимая к небу ноздреватые, истаявшие бока, а потом обессиленно падали, разбивались и плыли дальше.

Ночью в каюте я просыпался от этих звуков и выходил на палубу. В сиянии белой ночи река выглядела непрерывно движущимся конвейером, и только черные точки куликов и уток да темные прошлогодние бревна, очевидно, забытые лесозаготовителями на песчаных отмелях, нарушали белесые, чуть приглушенные ночью цвета весеннего разлива,

А сейчас мы стоим у впадения Пинеги в Северную Двину и ждем, когда пройдет последний лед. Путейский катер № 86 с полным комплектом километровых и створных знаков, с командой из шести человек и с провиантом на шесть суток должен идти вперед, на Пинегу, но инженер-гидрограф Епифанов, «король здешних вод», не торопится, заставляет судно маневрировать вдоль берега взад-вперед, выбирая подходящий зазор между льдами. Кстати, пинежский ледоход заметно обессилел, одряхлел и уже не представляет собой той грозной силы, которая еще вчера бухала орудийными залпами, вырывала с корнями деревья по берегам. Льдины теснились к причалам, слабо покачивались на воде и казались нестрашными.

— Последыши, — говорит Епифанов, читая глазами ледяные поля. — Рискнем, пожалуй, — и он лезет в рубку отдавать распоряжения.