Вокруг Света 1975 № 07 (2418) - [18]

Удивленный, я окликнул оле Сенгида, поднимавшегося снизу, и высказал ему через Питера свои мысли. По тону, каким старик отвечал, мне показалось, что он удивлен моими словами:

— Разве мхашимиува считает себя не человеком, а каким-то сверхъестественным созданием, на которое надо глазеть? Ндоробо уже давно знают, что бывают люди с белой кожей. Это бездельники внизу, на равнине, привыкшие все время смотреть на свой скот, готовы целый день пялить глаза и на белого человека. Охотник же не может целыми днями сидеть и смотреть, — скороговоркой докончил он и вновь отправился вниз.

— На каком языке ты разговариваешь с ндоробо? — поинтересовался я у Питера.

— На маа, диалекте языка масаи. На нем говорят самбуру. Но ндоробо очень часто вставляют в разговор слова, которых нет ни в одном знакомом мне языке — нанди, туркана, кикуйю, луо, суахили. Почти всех животных ндоробо в этих горах называют по-своему. Слова, относящиеся к сбору меда, и названия оружия у них тоже свои. Например, у ндоробо около тридцати названий стрел. Маленькая стрела, большая стрела, стрела с металлическим или роговым наконечником, стрела с опушкой из перьев или просто гладкая — для каждой у ндоробо свои названия.

Получалось, что все термины, связанные с хозяйственной деятельностью, типичной именно для ндоробо, но не присущей другим племенам этого района (сбором меда и охотой), не были заимствованы ими из чужого языка и, очевидно, сохранились от языка собственного. Пигмеи, которых многие антропологи считают родственниками ндоробо, совсем утратили свой язык и пользуются исключительно языками окружающих их высокорослых племен. Но койсанские племена! Ах, как пожалел я, что, находясь в Ботсване, среди бушменов, а потом не раз путешествуя по землям сандаве и хадзапи в Танзании, я не записал названий хотя бы наиболее распространенных животных на их языках. А вдруг в них обнаружились бы древние корни, свидетельствующие о связях почти исчезнувшего языка ндоробо с живыми языками койсанских народов!

С высоты камня, на котором я просидел добрую половину первого дня в селении пещерных жителей Ндото, я не берусь делать никаких серьезных научных выводов относительно расовой принадлежности ндоробо. Однако я все же шесть лет пробыл в Кении и за это время почти безошибочно научился отличать представителя одного кенийского племени от другого. Я не один день прожил среди пигмеев и побывал на землях всех еще сохранившихся койсанских племен — бушменов, готтентотов, хадзапи и сандаве.

Лесные охотники ндоробо меньше всего похожи на пигмеев — тоже древних лесных охотников. Во-первых, они намного «переросли» низкорослых обитателей дождевых лесов и, во-вторых, для их лиц не характерны «пигмейские» черты — широкий нос с низкой переносицей, толстые губы, завитые в мелкие спирали волосы. У Сенгида, например, волосы крупно вьющиеся, нос — прямой, чуть с горбинкой, довольно тонкие губы. Больше всего он похож на сомалийца. Другие обитатели пещерного селения походили на нилотов — со свойственными тем правильными чертами лица и стройными, высокими, худощавыми фигурами. Но нилоты отличаются очень темным, почти черным цветом кожи, а все ндоробо светло-шоколадного цвета.

Особенно светлокожи женщины. Наблюдая за ними, я все время ловил себя на мысли о том, что они удивительно напоминают бушменок. У них такой же загадочный желтоватый оттенок кожи, который заставляет некоторых исследователей искать родство между бушменами — обитателями Калахари и жителями Центральной Азии.

Своим монгольским разрезом глаз, широкими скулами и слегка припухшими веками они также напоминают жительниц центральноазиатских степей. В облике ндоробо и бушменок мне явно мерещилось что-то «неафриканское». Только бушменки, питающиеся саранчой и кореньями диких растений, низкорослы и морщинисты, а ндоробо, откормленные на меде и зебровых бифштексах, отличались здоровьем и силой.

Мои размышления прервал пронзительный женский крик. Полногрудая красавица, стоя у порога своей пещеры, кричала кому-то, кто был в лесу. Потом из соседних жилищ вышли другие женщины и тоже начали кричать. Я было собрался справиться у Тиваса, что же случилось, но не обнаружил его рядом. Женщины же, покричав еще, начали чего-то ждать.

Примерно через четверть часа из леса вышел смущенно улыбающийся Тивас и начал объясняться с ними. Потом появился оле Сенгида и еще трое мужчин, и все тоже начали что-то оживленно говорить моему проводнику.

— Что случилось? — крикнул я Тивасу.

— Я сидел, сидел и захотел есть. У местных женщин ничего путного не увидел и полез на дерево за медом. Тут-то и поднялся этот крик...

Я уже представил себе, как к вечеру у камня, на котором я сижу, соберутся честнейшие старейшины, начнут судить проголодавшегося по моей вине Тиваса, и хотел было прийти на помощь своему проводнику, как вдруг общий гомон смолк. От толпы отделился мужчина и полез на дерево, под которым я сидел. Второй мужчина подошел к костру, вынул оттуда дымящуюся головешку и подал взбиравшемуся по дереву. Тот уже долез до улья, болтавшегося у меня почти над головой, поднес к нему головешку.