Вокруг Света 1974 № 10 (2409) - [40]

На следующий день нас будят в пять тридцать утра. Вакеро уже свернули свои гамаки, оседлали коней и тщательно приторачивают к задней луке седла рёхо — шестидесятиметровой длины тонкие ремни из сыромятной кожи. Маленькими группками, с гиканьем, рысью выезжают вакеро в пампу.

Нам подводят коней, и с последней группой мы покидаем поместье. Остро хлещет по ногам сухая трава — странное ощущение, оно будет все время с нами в пампе. Куда мы направляемся? Пройдет несколько дней, прежде чем глаз привыкнет автоматически отмечать движение одиноких всадников и скота на расстоянии многих километров. Перед нами лишь необъятная ширь неба и однообразно-зеленый ковер пампы. Лишь в узкой полоске, где небо и пампа соприкасаются, отчетливо видны люди и стада.

Вакеро несутся рысью, вдруг внезапно рассыпаются цепью, выгоняя из высокой травы с десяток коров, которые пытались в ней скрыться. Мелкие наши лошадки не хуже пастушьих псов чувствуют попытку скота уклониться с пути. Коровы отлично знают всевозможные места, где можно спрятаться. Но кони настигают их всюду.

Несколько дней подряд мы ищем разбросанные по пампе стада. Тяжелую эту работу делают два раза в год. Сорок вакеро постепенно выгоняют скот из самых далеких уголков Ла-Виктории и сводят его в одно огромное стадо. Каждый день в течение двух недель мы собираем в условленное место стада по тысяче голов. В конце этого непрестанного родео образуется одно огромное стадо в пятнадцать тысяч голов.

Полдня мы вместе с вакеро отдыхаем. Странное дело: эти люди почти не едят мяса. Вечерами они готовят на кострах рис с фасолью, и, если мы угощаем их консервами из наших запасов, едят его с удовольствием, которое наводит на мысль, что мясо для них деликатес. У костров вакеро пьют кофе, огромное количество кофе. Но, наверное, только таким обилием напитка можно запить их порции риса — ведь едят-то они практически два раза в сутки: на рассвете и поздно вечером. Днем поесть некогда. Когда же пастуху хочется пить, он ест плоды гуайявы. Мякоть их очень сочна и вполне утоляет жажду. За полдня, что мы отдыхаем, отдыхают и кони, а скот успокаивается. Утром мы отправляемся к асьенде — центральной усадьбе Ла-Виктории. По пути часто останавливаемся, чтобы вернуть в стадо разбегающихся коров. Солнце уже клонится к закату, когда мы загоняем стадо в кораль. Бамбуковые ворота со скрипом закрываются; тут-то и начинается работа. Пыльные смерчи встают над коралем, сливаясь в единый гигантский самум, и из него доносится жалобное мычание телят, когда прикасается к ним раскаленное клеймо.

...До ближайшего к Ла-Виктории поместья восемьдесят километров. Вокруг простирается пампа, и стоит наступить темноте, как она оживает: тысячи криков, шорохов, шелестов, воплей и бог весть еще каких звуков несутся со всех сторон. И среди всего этого мы две недели ночевали!

Четыре дня спустя мы отправляемся со стадом, которое перегоняют в другое поместье, не очень далеко, дней за пять пути. Свернутые гамаки приторочены к седлам, лассо намотаны на заднюю луку. (Впрочем, к чему нам лассо? Бросать его мы все равно не умеем. Но что за вакеро бы мы были без лассо!) Шестьсот голов скота перегнать в поместье Эль-Борраль? «Си, сеньор, а сус ордёнес!» — «Слушаем, сеньор, к вашим услугам!» Перегоним. На всякий случай с нами едет молодой вакеро Компоэлиас, который изъездил пампу вдоль и поперек.

Сначала мы еле справляемся: стадо все время норовит разбежаться. Через некоторое время коровы вроде бы привыкают к нам, и попыток к бегству становится меньше. Шесть часов пути позади, и мы останавливаем скот у пруда: коровы могут напиться. Вечером в наш лагерь приходят из ближайшей деревушки вакеро с женами. Завтра они погонят стадо вместе с нами. Один принес с собой граммофон (именно граммофон, а не патефон, допотопный граммофон с трубой!).

— Послушаем песни, которые поют внизу, — говорит хозяин граммофона.

Для жителя пампы внизу находится прибрежная, наиболее густонаселенная часть Колумбии. Внизу — это значит далеко, там, за горами, считай, что за границей. Из наших друзей-вакеро внизу не был никто. На самолетный билет ведь и за год не наработаешь, да и что там, внизу, делать! А вот музыка за горами хорошая: нервный ритм пасахе, бешеная хоропа...

У других вакеро с собой двенадцатиструнные гитары, а поют в здешних местах все чуть ли не с рождения...

Приятный вечер, однако, внезапно кончается: из кораля доносится отчаянный крик и оглушительный топот. Стадо разбежалось! В мгновение ока все вакеро в седле. Один за другим исчезают они в пыли, пуская лошадей с места в галоп. Скоро они возвращаются — вроде собрали коров. Когда кораль вновь заполняется, ворота крепко запирают и оставляют при них дежурного. Собственно говоря, положено ставить дежурного каждый вечер, чтобы он всю ночь следил за обитателями кораля и притом неустанно свистел, пел и играл на гитаре (ибо, как считают в колумбийской пампе, ничто так не успокаивает коровьи нервы, как приятное пение под гитару), но сегодня-то был праздник и о дежурном забыли...

Утром мы пересчитываем скот: двухсот голов не хватает. Они, несомненно, бежали на свои привычные пастбища, откуда мы раньше перегнали их в Ла-Викторию. За двести голов ни нам, ни вакеро не расплатиться с хозяином по гроб жизни. Трое вакеро отделяются от группы и устремляются в погоню.