Вокруг Света 1974 № 08 (2407) - [58]

— Я о нем ничего не знаю, — отрезал мистер Дезелиус. — Он только и занят был, что своими книгами.

— Он учится, — объяснила Синетта.

— Помолчи, тебя не спрашивают, — сделала ей выговор мать.

— Вы бы лучше поговорили с его подружкой, — сказал мистер Дезелиус, словно говоря: «Я умываю руки». — Она живет на третьем этаже и знает Джимми куда лучше нас. Мы только предоставили ему кров.

— Позвольте узнать имя этой дамы?

— Мы не знаем, как ее зовут,— раздраженно ответил Дезелиус.

Брок посмотрел на него с интересом: с чего это он так окрысился?

— Линда Лу Коллинз, — сказала Синетта, не обращая внимания на жесты матери. — Она певица.

— Понятно. Спущусь-ка я к мисс Коллинз, — обратился Брок к Дезелиусу. — Если вы меня выпустите, конечно.

Хозяин квартиры проводил его до двери.

Брок спустился на третий этаж. Но в квартире Линды Коллинз никого не оказалось. Что ж, на сегодня все, сказал он себе. Надо немедленно ехать в управление, тщательно обдумать и привести все данные к общему знаменателю...

Продолжение следует

Перевел с английского В. Факторович

Острова в заливе

На побережье Черного моря, Кинбурнской косе н островах, на водных зеркалах Тендровского, Джарылгачского и Ягорлицкого заливов раскинулся Черноморский государственный заповедник. Здесь во время перелета и зимовок собираются сотни тысяч пернатых: иволга и скворец, стрепет и зяблик, орлан-белохвост и домовый сыч, ушастая сова и пустельга, цапли и чайки... Птицы не случайно облюбовали эти места: они надежно прикрыты от морских волн шестидесятикилометровой Тендровской косой, в неглубоких заливах много корма.

Весна и осень, время перелетов, гнездованья самое горячее для сотрудников заповедника, которые проводят исследования орнитофауны северо-западного Причерноморья.

Весна

Три часа тряслись мы в «газике» по кочкам солончаковой степи, добираясь к кордону егеря Ивана Обмока, который уже долгие годы стережет покой заповедных островов.

Жмурясь от полуденного солнца, смотрю на залив. Миражем колышется вдали темный клочок суши. Над ним призрачное белое облако, птицы. Орнитолог Татьяна Борисовна Ардомацкая спешит на острова искать черноголовую чайку. Чайка прилетела, ее видел егерь на острове Орлов, чаек была тьма, но вдруг птицы исчезли...

У руля Иван Обмок. Загорелый, босой, в выцветшей ковбойке. Егерь правит баркас к острову. Залив неглубок, сквозь прозрачную воду видно зеленое дно. В густых водорослях мечутся юркие бычки, зарываясь в ил. Будто в космической невесомости, колеблется в толще воды морское высокотравье — излюбленная пища уток.

К острову подходим с севера. Живая белизна покрывает все: воду, берег, небо. Это громадная колония морского голубка — разновидности чайки. Иван глушит мотор — водопад птичьих голосов обрушивается на нас...

Татьяна Борисовна просматривает в бинокль каждую пядь острова. Черноголовой не видно. Кто же мог спугнуть птицу? Ведь у нее характер особый — стоит в колонии появиться постороннему, как она клювом разбивает снесенные яйца и улетает прочь. Эту птицу очень любят хлеборобы. Лет пятнадцать назад один здешний орнитолог подсчитал, что черноголовые чайки заповедника поедали ежедневно на окрестных полях двенадцать тонн насекомых. За лето — почти тысячу пятьсот тонн...

Решаем идти к острову Бабин. Он по соседству, и, когда на горизонте появляется его силуэт, мы, не сговариваясь, направляем туда бинокли.

— Есть! Есть! — восклицает егерь. — Вижу черноголовых!

Я удивленно смотрю на егеря: он без бинокля. Позже мы узнали, почему переселились чайки: над островом Орлов низко пролетел случайный самолет...

И вот я на острове Орлов. Сбрасываю красную рубашку — яркое пятно может спугнуть птицу. Иван протягивает брезентовую куртку и сапоги. «Змеи есть», — говорит он.

На острове я и птицы. Они стаями взмывают в небо, камнем падают в воду, ныряют, сидят на яйцах, кормят птенцов... Как ни осторожно я ступал, каждый мой шаг заставлял кого-нибудь взлетать. Я уходил вперед, и птица возвращалась. Каждая чайка помнит свое место, знает, где лежат яйца или птенцы.

Крадучись, двигаюсь вдоль песчаного берега. Нещадно палит солнце, одежда промокла от пота, липнет к телу. Назойливая мошкара кусает лицо, руки. Под ногами что-то скользнуло — гадюка... Невольно вскрикнул, и в тот же миг взлетела стая чаек. Птичий хор становится оглушительным. Нагретый солнцем воздух гудит от тысячи крыльев.

Осень

Берег Тендровского залива, что все лето виделся мне далеким, призрачным, вдруг прояснился, и я отчетливо разглядел дощатый причал, смоленую лодку, брошенные на песок весла, железную бочку, а немного дальше и дом егеря Ивана Обмока.

Осенью не кричат в небе чайки, они улетели. Изредка проносятся последние ласточки. По мелководью, не опасаясь присутствия человека, бродит одинокая цапля. Степь, выжженная летним солнцем, дышит горьким ароматом сухих трав.

И вот я увидел то, ради чего приехал сюда снова: по ультрамариновой глади залива плыли белые лебеди.

Я сделал неосторожное движение, приподнялся с нагретых солнцем досок причала. Стая взлетела, устремилась к острову, и от взмахов сотен крыльев запел воздух. Утром на кордон приехала Ардомацкая для кольцевания лебедей. Была пора линьки, птицы сбрасывали перья с маховых крыльев, плохо летали, и их можно было отловить.