Вокруг Света 1974 № 05 (2404) - [17]

Потом я видел этих стариков на площадке Вагифа. Спокойные и строгие, они покуривали великой крепости табак из маленьких черных трубок, перебирая четки, как прошедшие свои дни. Тофик подошел к ним. Старики что-то начали говорить Тофику, внимательному, почтительному.

— Все о воде разговоры, — сказал Тофик, когда старики отпустили его.

Вода всегда была средоточием всех проблем города. Город возник как крепость. При закладке его не учитывалось то, что стихийно в те времена всегда ложилось в основу будущей жизни, — ни выгода торговых путей, ни обилие воды, ни старинные традиции обитателей этих мест, ибо на вершине скалы не жил никто.

Но крепость — вопреки, казалось бы, всему — стала богатым торговым городом, на долгие годы столицей всего Карабахского края. Здесь жили хлебники и войлочники, медники и мыловары, часовщики и чеканщики, ковроделы и ювелирных дел мастера. Сюда приходили караваны с товарами всего Востока. На шушинских базарах — многолюдных и обширных — можно было увидеть ширазский табак и хоросанские смушки, текинские ружья и исфаганскую парчу, кашенский шелк и тебризские накидки, багдадские коренья и шамский шелк. В городе было все, чем славны были старые восточные города. В городе не было воды.

Дважды в день — в любую погоду — женщины с огромными кувшинами на плечах спускались головокружительным обрывом к речке Халифалы — в немногочисленных городских колодцах вода была соленой. Первый водопровод длиной в семь верст был построен лишь в 1871 году тщанием благородной Натеван — Тофик говорил, что до сих пор старые шушинцы водопровод Натеван называют «родником ханской дочери». Но этого водопровода не хватало для 30-тысячного города. В 1896 году купец Татевос Тамиров проводит новый, 18-километровый водопровод — со склона горы Сары-Баба.

— Сейчас этот водопровод нам уже мал. — Тофик так и сказал, словно речь шла об одежде. — Новый проводим — на тридцать два километра, с большой воды. И весь город решил, чтоб каждый человек отработал несколько часов на строительстве. И в первый же день старики вышли.

Я был на заседании, где шло уточнение деталей очередного рабочего дня. Разговор был оперативен и четок. Нюансы исторические отсутствовали — слова были хозяйственно-приземленные: машины, объекты, лопаты, гравий, трубы, изоляция, сварка... Я понимал смысл обсуждения через пятое на десятое — не мое это было дело, и никто на меня не обращал внимания. А когда кончился деловой разговор и остались только Тофик и секретарь райкома партии Гашам Новрузович Асланов, я наконец осмелился спросить о Шушинском мемориале — насколько реальна эта идея.

— Что значит реальна? — Асланов, мне показалось, даже обиделся. — Уже проект есть, смета — все готово. Эскизы есть. Приезжайте через год-другой послушать, какие певцы выступать будут.

Передо мной разворачивали схемы и чертежи, где блекло-синими линиями и пунктирами очерчивалось то, что я было принял лишь за мечту, а Тофик водил по этим линиям пальцем, называя: Вагиф, Натеван. Навваб, Гаджибеков, Бюль-Бюль... Асланов говорил о новых санаториях и пансионатах («Ученые говорят, по интенсивности солнечных лучей, чистоты, сухости воздуха Шуша превосходит — ну ладно, равна — Абастумани, Кисловодск, Давос»), о том, что снова соберутся в городе старые мастера-шушинцы, которых судьба разбросала по другим городам, чтобы учить молодежь ткать ковры, чеканить посуду, слагать стихи и петь песни.

— ...Наши старики очень многое умели. Мы должны учиться у них. И мы научимся, чтобы превзойти.

Вечером Амест принимала гостей своего сына. Я шел с Тофиком в его дом крутыми мощеными улицами. Заходящее солнце отсвечивало в голубых окнах, отдыхающие от жары старики строго кивали на наши поклоны, черноволосые красавицы из распахнутых окон чему-то смеялись вслед. Мы прошли мимо дома Натеван, где сейчас детский санаторий, — весь в цветах и зелени дом уже спал. Прошли, а потом вернулись — я не мог не проститься с Тамарой Павловной Алексеевой, главным врачом этого санатория, которая тридцать лет назад приехала в Шушу из Омска — и так уже осталась здесь.

...Когда слегка уставшие тосты перевалили вершину своего красноречия, Амест, отодвинув бокал, ударила точеными пальцами о край стола, как в бубен. Жена Тофика, отяжелевшая в ожидании близких родов, села за рояль, стоявший в углу, и Тофик запел. Добрый доктор Рашид тихо переводил мне слова песни.

«Сегодня в моем доме светло,— пел Тофик, — потому что пришли гости, а каждый гость — это светильник, без которого в доме темно и грустно...» Амест все убыстряла и убыстряла темп, и вдруг я понял, что это импровизация — быть может, даже не в словах и мелодии, но в каком-то приобщении давно известного к сегодняшнему дню, ко мне, доктору Рашиду, ко всем сидящим за щедрым столом щедрого дома. «Пусть этот огонь освещает дорогу, что прижалась к горам, чтобы не сорваться в пропасть и дотянуться до моего дома!.. Пусть каждый вечер в моем доме будет так же светло, потому что, глядя на огонь, который принесли с собой гости, моя мать забывает о своих годах!.. И я вижу ее такой, какой увидел мой отец, когда впервые посадил на своего скакуна...»