Вокруг Света 1973 № 11 (2398) - [15]

Ну вот, скупщики этого немца призвали на совет. Дали ему натуральную «каргополочку». Тот повертел ее, крякнул, как приказчик после выпития чарки, и говорит:

— Красна цена— пять целковых. А скупщики:

— Слыхали, немецкий авторитет-с?

Ну поворчали мужики, поплевали в землю, а как быть? И ободрали бы нас скупщики, да тут другая история затеялась. Начал немец к одной вдове подкатываться. Вдова была кругла, свежа и домовита. Микола Куров хотел к ней сватов засылать. А тут немец. Ну Микола плюнул на все жемчужные раковины, да и поехал в Питер, концы в воде высматривать. Приехал веселый, злой.

— Где немец?

— Ко вдове пошел сам себя сватать. В кумачовом платке понес серьги, да фунт изюму, да три печатных пряника. Торопись, Микола, а то будешь ты у вдовы «не пришейн кобыле хвост».

Затрусил Микола к домовитой вдове. Торкнулся в дверь — заперто. Стукнул громчей — вдова в сени вышла, а Микола медвежий голос подает:

— А нету ли у вас Михаилы Гусевска, родом из Пудожска уезду, изо славной деревни Нигижмы? А служит Михаила лакеем у питерска бер-мастера. А вышел указ всех изменщиков, кто за другого себя выдает, фатать и в кандалы ковать.

И был нигижемский немец бесславно изгнан. Оказалось, что скупщики, вишь, подкупили его, подговорили.

Скупать жемчуг — нехитрая забота. Нать только иметь деньги, время и ладного коня. В Пудоже жемчуг перекупал приказчик купца Бажецкого. Звали его Евграф. Был у него крупный серый селезень с белым хвостом. Евграф жемчуга ему в зоб пихал. Выйдут наружу — яснее делаются, красивее.

Микола над ним однажды такую штуку сыграл. Купил где-то в точности такого селезня. Приказчик начинял свою птицу жемчугами всегда утресь. Вот сделал он свое дело и пошел на базар. Идет домой, а Микола сидит под забором, селезня поглаживает. Евграф глянул и обомлел.

— Откуда у тебя этот селезнек, Миколушка?

— Да у проежжа цыгана только что купил. За пять рублев.

— Да ты што? Мыслимо ли дело за дуру-птицу пять рублев платить?

— А у меня своя каприза. Пондравился мне селезнек оченно.

— Цыган-то, видать, украл его где.

— Вестимо дело.

— Перепродай мне селезня, Микола.

— Не жалацца. Оченно он мне пондравился.

— Я те шесть... нет, семь рублев дам.

— Не жалацца. У меня своя каприза.

Начал приказчик торговаться. И продал ему Микола селезня за пятнадцать рублей! Кака рожа была у приказчика, когда он ко птице с птицей пришел. Уморище!

А особливо схлестнула меня судьба со своеобычным скупщиком, Палит Палитычем, я поминал уж. Сухонький такой, лысоватенький, ласковый и пешеходный. Ну и бегуч был мужчик — спасу нет. Все речечки, все ручеечки наши вверх-вниз избегал. Глянешь, бывалоча, — чисто божий странник. Беленька бородка вьется, глазки помаргивают. Пиджачонко худяшенький, только что заплатами не украшенный. Плисовы штаны в черную да синюю полоску, финские востроносые бахилы. Глаза закрою — так и встанет перед взором. Ведь он, Палит Палитыч-то, князь был. Я знал о том, но велено было помалкивать. Чем-то он Питеру не угодил. Нет, не то што за нашего брата голоштанна стеной стоял. Просто грех большой имел. Вот и выпихнули его в Петрозавотьско.

А мужичонка он был егозливый. Не сидится. Деньжонки опять же в кисе шуршат. Вот и начал он каменье собирать да жемчуга скупать. Всю фате-ру у себя в Петрозавотьском каменьем завалил. Бывал я у него не раз. А каменья — не булыга. Глянешь — глаза, как у зайца, к носу сбегутся.

Болезни его не брали. Из железа был деланный — неутомим. Как-то раз подкараулил его с жемчугами один добрый человек. Шваркнул по голове березовым стягом. Да не на таковська напал. Выдержала княжья черепушка. А для таких деликатных случаев князь в кармане плисовых штанов наган держал. Ну после этого мы стали звать нашего скупщика промеж собой «Палит Палитыч, князь Мячевский». Почему Мячевский? А вот почему. Около Пудожа есть деревня Мячево. Там в старину умельцы-лаптеплеты жили. Чего-чего не наплетут из бересты. Обувь, солонки, пороховницы, шкатулки, черпуги, сундучки, кошели, подносы, ну и мячи, конечно. Ребятишки с има в лапту играли. Для другой игры большие мячи плелись. Мячевски рукоделья свои на ярмарку возили — были знамениты. Вот и пошло, что у нашего князя голова крепка, как березовый мяч.

Однако после сего приключения пришлось князю две недельки побыть дома с мигренью в самый жемчужный сезон. Я его, как бы сказать, замещал. Ссудил он мне деньжонок; вот я тихо-мирно жемчуга скупал, ему отвозил.

Палитыч жил сам перст, коли слуги не считать. Слуга был коротконог, угрюм и мордаст. Помню, приезжаю я, под мышкой кожаный кисет, жемчуга махрой засыпаны. В дороге всякое бывает. Воров не сеют, не пашут — как сорняки в нивьях сами вырастают.

Палитыч ходил в красном бархатном халате, голова повязана белой тряпицей. Расплатился он со мной по справедливости. Я разиня рот осмотрел его диковинную фатеру. Потом обнахалился и полюбопытствовал:

— Палит Палитыч, а отчего же не зазорно вам с княжьим-то званьем в простых скупщиках ходить?

Князь беззвучно засмеялся.

— В простых, говоришь? А ну погляди-ка.