Вокруг Света 1973 № 08 (2395) - [20]

В. Прищепенко

Хан-Халиль золотой

Каир переполнен солнцем. Островки тени редки, как рассыпанные монеты. Стены домов нагреты так, что от них исходит и запруживает улицу зыбкое марево. Острые карандашные лучи солнца достают всюду. Кажется, единственное место сейчас, где можно укрыться от всплывшего над городом солнца, — это старый каирский квартал Золотого базара. Сразу же вспоминаю, что там в кофейне «Фишауи» воду всегда приносят в холодных, голубоватых, словно снятых со льда стаканах.

Квартал Золотого базара — Хан-Халиля расположен почти в том месте, откуда, по преданиям, начался современный Каир. Чуть дальше, в десяти минутах ходьбы начинаются бурые холмы Мукатамма, за ними — до самого Красного моря — пустыня. На границе города и пустыни, почти над самым Золотым базаром, вознеслась каирская цитадель — крепость, построенная еще Саладином в двенадцатом веке. Ниже, у подножия холма и цитадели, начинается квартал университета Аль-Азгар — твердыни ислама. Хан-Халиль по сравнению со своими соседями скромен, одноэтажен, чуть дряхл. Но только на взгляд непосвященного...

По узенькой улочке я медленно поднимаюсь к сердцу Хан-Халиля. Голова кружится от резкого и пряного запаха. Этот ряд торгует пряностями, посудой, тканями, домашними мелочами. Это «чистилище» Золотого базара; пройти через него нелегко, но обязательно. Суетится толпа, но толкучки как таковой здесь нет — «черный рынок» вынесен за пределы Хан-Халиля, очевидно, в знак того, что даже «черные бизнесмены» признают свое поражение в споре с Золотым базаром. На Золотом базаре можно найти любую мелочь, нужную человеку, но сотворенную честным и возвышенным трудом, — от коллекций старых марок и потерявших форму монет до подшивок газет начала двадцатого века и бриллиантов.

Совсем рядом с главной улочкой Золотого базара сгрудились с десяток лавок, заваленных изделиями из золота. Лавки не пользуются популярностью, на некогда броских их витринах осела густая пыль. Скучающие торговцы лениво следят, как плывет толпа мимо их дверей. Но попробуйте остановиться около потускневшего стекла — из ленивого и флегматичного наблюдателя купец превращается в любезного и настойчивого продавца. Вот он ударил в ладоши, крикнул мальчишке, чтобы господину принесли чай. Господин не хочет чаю? Тогда, может, кофе? Или янсун с корицей? Сквозь пелену самоотверженнейшей любезности на вас глядят жесткие глаза, в которых можно прочитать только одно — купи, купи, купи. На улице около лавки пристанет мальчишка с цепочками из медной или другой проволоки. Цепочки сделаны так тонко и чисто, что просто диву даешься. А мальчишка твердит уныло: «Десять пиастров, десять пиастров, восемь пиастров (это вы отходите), пять пиастров (вы уже ушли)». Так переплелись на Хан-Халиле талант и торгашество, искусство и чувство нестерпимого голода.

Но пора свернуть направо, на главную улочку Хан-Халиля. Остается за спиной бушующее море света — тот момент, о котором я мечтал. У ног плещется тень, озеро прохладной тени. Улочка так узка, что крыши лавок и магазинов будто сомкнулись. Поражает почти торжественная тишина. Час еще не торговый, покупателей мало, только гибкие слуги в длиннополых галабеях разносят на медных, натертых до блеска подносах воду, кофе, чай. Но теперь я забываю, что хочу пить. Узкие витрины уже открыты — кажется, что камни за стеклами еще не разгорелись, еще спят: спокойный, прозрачный топаз; безмятежная, как небо, бирюза; коралл, как красные засыпающие скалы на Красном море; застывшие слезинки жемчуга; александрит ленивого морского цвета.

Однажды я видел, как пожилой египтянин, все лицо которого было изборождено морщинами, принес и вывалил на полированный прохладный прилавок ювелирного магазина серый песок. Отряхнул мешочек и стал ждать, пока хозяин не разгладит пирамиду песка по прилавку. В песке заголубели то точки, то камешки — синайская бирюза. Бирюза родится в грубой породе иногда тоненькой прожилкой, а иногда и тяжелой каплей. Цвет ее разнится — от почти белого до густо-голубого. Бирюза Египта считается — после иранской — лучшей в мире. Купец достал увеличительное стекло и смотрел, нет ли трещин в бирюзе, потом убрал стекло в кармашек пиджака и предложил человеку некую сумму. Тот покачал головой. Открылась дверь на улицу, пахнуло приглушенным зноем. Щелкнул, включившись, воздушный кондиционер. «Малёш, — сказал поджарый купец, — гово хайги» («Ничего, он еще придет»).

На Востоке издавна скопилось большое количество золота, драгоценных камней, слоновой кости, изделий из редких пород дерева. Египет стоял на перекрестке торговых путей с Востока на Запад, с Юга на Север. Перепродавая товары с Востока и черной Африки, египетские купцы наживали огромные состояния. При этом часть товаров оставалась в Египте.

Я довольно давно хожу на Хан-Халиль. В последнее время здесь появились новые лавки, разнообразием вещей похожие на музеи. Вот одна из них. В лавке стоит пурпурный — от обитых тяжелым красным материалом стен — полумрак. Посредине зала (внутреннее помещение этой новой лавки действительно похоже на зал) стоят пузатые, отделанные позолотой арабские пуфы вокруг квадратного шахматного столика. Столик из мягкого желтого дерева, но со вставками белого по отполированному полю. Фигуры из слоновой кости грозно разошлись по обеим сторонам шахматной доски. Резные воины и полководцы задумчиво смотрятся в зеркало доски, словно читают свою судьбу. Похоже, что купец специализируется на старине. Прислоненная в углу, тускло поблескивает связка оружия. Тыльная сторона кривых сарацинских мечей чуть выщерблена, но режущая кромка по-прежнему остра и неумолима, как месть правоверного. Стоящие рядом длинные мечи крестоносцев поддались времени больше, они сильно оббиты, затуплены, выглядят скромнее, суровее и решительнее. Наверное, они принадлежали не шальному рыцарю, а французскому, немецкому или итальянскому крестьянину, задавленному нуждой и беспросветностью жизни и потянувшемуся к легендарному богатству Востока...