Вокруг Света 1973 № 03 (2390) - [13]

«Кто, находясь в опасности для жизни, принимает пищу от кого попало, не пятнается грехом, как небо грязью...» И Ману иллюстрирует этот тезис примерами из жизни риши — древних мудрецов: риши Бхарадваджа с сыном, мучимые голодом, съели мясо священной коровы, а риши Вишвамитра принял из рук «самого низкого из людей» чандалы — отверженного — ляжку собаки.

То же самое относится и к профессиям. Брахману не разрешается заниматься «низкими» работами, но если у него нет другого выхода, то можно. И вообще большинство ограничений относится не к поведению, а к намерениям. Не то чтобы человек высшей касты не должен общаться с низкокастовым, он не должен хотеть общаться.

Несколько десятилетий назад, когда с легкой руки англичан в Индии распространилась содовая вода со льдом, возникла тяжелая проблема. Кто именно приготовил воду и лед на фабрике или на кустарном предприятии, неизвестно. Как быть? Ученые пандиты разъяснили, что содовая вода, а тем более лед — это не простая вода, и через них осквернение не передается.

В больших городах вошел в моду европейский костюм, реже носят кастовые знаки. Зато в провинции опытный человек сразу определит, с кем имеет дело: святого-садху он узнает по знаку высшей касты на лбу, женщину us касты ткачей — по сари, а брахмана — по шнуру «дважды рожденного» через плечо. У любой касты есть свой костюм, свои знаки, своя манера поведения.

Другое дело люди низких каст. Если неприкасаемому нельзя заходить в «чистые» кварталы, то лучше ему этого и не делать, ибо последствия могут быть самыми печальными.

Господствующие касты никогда не испытывали особого желания менять что-либо в традиционной структуре. Но выросли новые социальные группы: буржуазная интеллигенция, пролетариат. Для них большинство устоев кастовой системы обременительны и не нужны. Движение за преодоление кастовой психологии — его поддерживает правительство — ширится в Индии и сейчас добилось больших успехов.

Но кастовая система, такая неподвижная на первый взгляд и такая гибкая в действительности, отлично приспособилась к новым условиям: к примеру, капиталистические объединения часто строятся по кастовому принципу. Например, концерны Тата — это монополия парсов, все компании концерна Бирла возглавляют члены касты марвари.

Живуча кастовая система еще и потому — и в этом ее последний парадокс, — что она не только форма социального угнетения низших, но и способ их же самоутверждения. Шудрам и неприкасаемым нельзя читать священные книги брахманов? Но и у низких каст есть предания, в которые они не посвящают брахманов. Неприкасаемым запрещено появляться в кварталах, населенных высококастовыми индусами? Но и брахман не может прийти в поселок неприкасаемых. Кое-где его могут за это даже избить.

Отказаться от касты? Ради чего? Чтобы стать равноправным членом общества? Но разве равноправие — в существующих пока условиях — может дать нечто большее или лучшее, чем уже сейчас предлагает каста, — твердую и безоговорочную поддержку собратьев?

Каста — институт древний и архаичный, но живой и цепкий. Ее очень легко «похоронить», вскрыв многочисленные ее противоречия и нелогичности. Но живуча каста именно благодаря своей алогичности. Будь она основана на твердых и непреложных принципах, не допускающих отклонений, она давно изжила бы себя. Но в том-то и дело, что она традиционна и изменчива, мифологична и реалистична в одно и то же время. Волны действительности не могут разбить этот прочный и в то же время неосязаемый миф. Пока не могут...

Л. Алаев, кандидат исторических наук

Долгий путь в Новгород

I

Летняя жара оборвалась неожиданно, но осталась в бурой листве измученных деревьев, в сухой траве, в памяти о том, как трудно было работать на глубине пяти метров, в яме, куда не проникает ветерок, где темная мелкая пыль висит в воздухе и пот щиплет глаза. «Пыль веков» приобретала осязаемость изощренной пытки.

Профессор В. Л. Янин курил «Беломор». В комнатушке умещались лишь стол, стул и диван. За столом сидел Михаил Никанорович Кислов и перерисовывал поршень — кожаную туфлю древнего новгородца. Поршень был сильно поношенный, и на рисунке, точном и документальном, получался красивее, чем в действительности, потому что перо извлекало из темной кожи ее структуру, сущность того изменения, которое внес в нее труд человека, жившего шестьсот лет назад.

— Покажите, Михаил Никанорович, — кивнув на меня, попросил Янин, — что у вас нового.

Михаил Никанорович отодвинул поршень в сторону и достал из стола грамоту № 500. Ту грамоту, узнав о находке которой я приехал сюда.

Утром 26 июля 1951 года Нина Федоровна, работница на раскопках, и не подозревала, что войдет в историю. Нашла она берестяную грамоту днем — подняла грязный свиток бересты и, приглядевшись, увидела нацарапанные буковки. Свиток лежал на вскрытой мостовой XIV века, между двух плах, и был очень похож на бесчисленные берестяные поплавки, которые попадались и раньше.

Начальник экспедиции А. В. Арциховский, увидев буквы на бересте, сказал тогда:

— Я этой находки ждал двадцать лет.