Вокруг Света 1972 № 12 (2387) - [32]

— И чилийские, — вставляет Лев Александрович. — Конструкция архитектора Маркетти имеет необычный каркас в виде железных лап-якорей. Это и создает повышенную прочность.

Из полумрака по узким и крутым лестничкам поднимаемся наверх. Проходим в отделанную белым кафелем фотолабораторию, где обрабатывают отснятые изображения звезд, туманностей, комет. Рабочий кабинет, похожий на камералку, знакомые по геологии зеленые вьючные ящики, стеклянные шкафы, бутыли с химическими растворами, многочисленные «образцы» южного неба, бесконечные диаграммы и графики. Небольшая мастерская: верстак со следами металлической пыли, тиски — ведь многое приходится делать самим. Затем взбираемся под самую крышу. Нас встречает молодой парень. «Хуан, — представляет его Торрес. — Наш шофер, сторож, повар и все, что хотите».

Хуан приветливо улыбается и тут же исчезает.

В этот момент раздается мерное гудение, алюминиевый купол начинает плавно откатываться, раскрывая над головой солнечно-синюю бесконечность. Матово отсвечивает кожух телескопа, похожего на ракету своими стремительными формами. Это впечатление еще больше усиливается, когда, подчиняясь электрическому импульсу, он медленно поворачивает свое вытянутое тело в заданном направлении. Остается скомандовать «пуск!», и прибор начнет отщелкивать снимки звездного неба. Но это происходит ночью, когда астроном остается один на один со вселенной.

Мы внимательно слушаем объяснения Торреса:

— Телескоп АЗТ-16. Его эллиптическое зеркало имеет фокусное расстояние чуть больше двух метров. Светосила один к трем. Два мениска и линза перед фотопластинкой позволяют устранять различные искажения...

Карлос делает несколько шагов по направлению к пульту, привычно устраивается за ним. Щелкают тумблеры, зажигая сигнальные лампочки.

— А это наше обычное рабочее положение. Система автоматической наводки освобождает от визуального контроля за телескопом. И знаете, она не уступает самому опытному глазу. Изображения хороши по всему полю, несмотря на его размеры. Прибор фиксирует участки неба величиною пять на пять градусов...

Я видел уже эти участки на подсвеченной стеклянной пластинке, будто обрызганной мелкими капельками чернил. Но это не производило впечатления хаоса. Казалось, я чувствую железную последовательность неведомых мне законов природы.

— Это очень важно в работе, когда по сопоставлению различных снимков нужно определить характеристики звездных скоплений или галактик, расстояния до них, их возраст. Кстати, чилийцы оставили на кожухе прибора такую надпись: «Это телескоп Максутова, самый великолепный в мире и в его окрестностях...»

— И до каких окрестностей простирается ваше зрение? — обращаюсь я к Торресу.

— Несколько далековато, но отсюда их видно. Например, звездные туманности прибор позволяет фотографировать на расстоянии до одного миллиарда световых лет.

— Конечно, это предел, — вступает Панаиотов, — но границы его трудно вообразить. Можно считать, что в объеме нашего радиуса находится не менее ста миллионов галактик.

Серхио только изумленно качает головой. Чувствую, что разговор заходит в слишком туманные для нас области. А ведь ему еще снимать. Тяну его вниз, чтобы успеть отснять нужные кадры, пока позволяет свет.

Пробираемся среди огромных валунов. Повсюду следы безжалостного зноя — бурые стволы и листья агав, алоэ. Но уже клубится между ними сизая зелень каких-то колючек. Натыкаемся на полуразрушенную глинобитную «чименею» — печку, похожую на жилище термитов. В ней выпекали хлеб строители обсерватории. Историческая реликвия. Берем ее на прицел. Затем мудрим, пытаясь поймать в объектив и павильон, и вышку, и призрачный силуэт вулкана Аконкагуа с белым облаком на голове. Все входит в кадр, кроме... вулкана. Приходится брать его отдельно. Все же уважение должно быть. Как-никак высочайшая вершина континента.

— Эй, высуньтесь кто-нибудь! — кричит Серхио.

В проеме стены павильона появляется Торрес, озабоченно глядя вниз. Но мы со смехом машем ему:

— Спасибо. Готово!

Приглашают в столовую — остекленный фонарь, откуда открывается прекрасный обзор. Усаживаемся за стол, но беседа не прерывается и здесь, приправленная чилийским острословием, как наш суп добрым перцем.

— Когда мы все это начинали, Хуан был, пожалуй, самым плохим поваром, какого я знал, — подтрунивает Карлос.

— Ну а сейчас? — подхватывает Серхио.

— Об этом лучше судить гостям.

Мы дружно нахваливаем кулинарные способности Хуана.

— А вообще-то, — Карлос отставляет пустую тарелку, — у нас неплохо. Одно меня волнует. Как я заступаю, погода портится, сплошные тучи. А появляется Лев — их как ветром сдуло, будто он заклинание знает. Как это получается, а?

— Если б это было так, — вздыхает Панаиотов.

Кстати, мне понятны последние его слова. За полчаса перед этим я наткнулся на груду искореженного алюминия метрах в пятидесяти от павильона.

— Что это, Хуан? — спросил тогда я.

— Крыша отсека, где находится пульт управления. В июле налетел ураган, и вот...

— Да, крепко вас потрепало, — осторожно высказываю я свое сочувствие.