Вокруг Света 1972 № 05 (2380) - [27]

Хотя самбуру всего лишь 54 тысячи человек, а туркана почти в четыре раза больше, победа в стычках достается, как правило, первым. Быть может, это происходит оттого, что туркана, большая часть которых обитает на западном побережье озера Рудольф, появились на восточном берегу совсем недавно, а самбуру чувствуют себя здесь уже как дома. А может, еще и потому, что воинственные самбуру, успев захватить горные пастбища Кулал, посадили туркана на голодный паек, оставив их скоту каменистые равнины. Но как бы то ни было, получается, что у самбуру коров и верблюдов становится все больше, а туркана чаще довольствуются козами да ослами. Появились даже туркана-рыболовы, а ведь раньше это занятие считалось позорным для скотоводов.

Главный способ наверстать упущенное и доказать свое превосходство туркана видят в увеличении численности племени — и не просто численности, а численности воинов. Поэтому, совершая набеги на соседей-земледельцев, туркана похищают не только скот, но и мальчиков. Если у всех соседних племен северной Кении число мужчин и женщин примерно равно, то у туркана эта пропорция резко нарушена: на 108 тысяч мужчин 95 тысяч женщин.

Я бы, пожалуй, никогда не обратил внимания на эти данные из последней кенийской переписи, если бы не одна встреча. За оазисом Накве, там, где береговая линия Рудольфа начинает резко поворачивать на запад, Питер вздумал сменить закипевшую воду в радиаторе и направился к озеру. Я, захватив фотокамеру, последовал за ним. Направив телевик на заинтересовавший меня причудливыми очертаниями мыс, я заметил в озере купавшегося парня. Человек здесь — редкость, и мы не могли упустить случая поточнее расспросить о тропе, ведущей к вулканам.

Завидев нас, парень вылез на берег, схватил копье и спокойно уселся на камни — благо в этих местах костюм для купания не отличается от костюма, в котором встречают гостей. Торчавшее из копны курчавых волос страусовое перо и оловянные браслеты повыше локтя говорили о его принадлежности к туркана, хотя черты лица выдавали представителя более южных племен.

— Когда я был совсем маленьким, туркана напали на мою родную деревню племени мараквёт и вместе с другими сверстниками угнали к себе, — ответил он на мой вопрос. — Они дали мне новое имя — Чоконге и выжгли на груди рубцы своего клана, так что теперь даже мараквёт считают меня туркана. Было это, наверное, лет двенадцать назад. Я точно не знаю своего возраста. Думаю, что мне лет шестнадцать, потому что в этом году я должен стать мораном. Нас, взятых из других племен, туркана воспитывают вместе со своими детьми.

Чоконге был голоден. Чтобы выкупаться, он прошел от деревни до озера миль восемь, и теперь ему предстоял такой же путь по солнцепеку, через камни и овраги. Мы предложили юноше перекусить с нами, и это совсем развязало ему язык. То ли четыре года, проведенные в миссионерской школе, то ли подсознательное чувство того, что он все же не настоящий туркана, связанный традицией и клятвами, но Чоконге свободно говорил о том, чего никогда не выудишь из других нилотов. Тем более, что он сносно владел суахили.

По его словам получалось, что главные вдохновители набегов туркана на соседей — ойибуны.

— Старики никак не могут без войны, — говорил Чоконге. — Если бы не было набегов, ойибуны-предсказатели просто были бы не нужны.

— А что предсказывают ойибуны? — поинтересовался я.

— Дорогу, по которой надо идти воинам, день, когда лучше всего напасть, и место, где пасется скот самбуру. У них это здорово получается.

— Значит, туркана верят им?

— Люди, которые могли бы быть мне матерью или отцом, верят. Но мои сверстники — почти нет. В школе мне рассказывали, откуда ойибуны все знают. Я присмотрелся и понял, что учителя были правы. В то время как простые мораны и пастухи охотятся или присматривают за скотом, сыновья и племянники ойибунов рыскают по округе, расспрашивая и выведывая, куда самбуру и другие племена перегоняют свои стада. Но ойибуны никогда не скажут, откуда они все узнали. Перед тем как послать воинов в поход на самбуру, старики напиваются пальмового вина и делаются как помешанные. Весь вечер бьют в барабаны, а молодежи положено, расписав лицо красной краской, прыгать у костра, моля бога Нк-хайи о победе. Потом ойибуны убивают в жертву Нк-хайи козу, вырывают из нее еще трепещущее сердце и печень и, вымазавшись кровью, скрываются в ущелье. Там, уверяют ойибуны, они говорят с Нк-хайи, который дает им советы.

Бог Нк-хайи — верховное божество туркана, хозяин неба, туч и грозы. Для скотоводов, вся жизнь которых зависит от состояния пастбищ, главное благодеяние природы — дождь. И поэтому туркана, как и большинство нилотов, считают дождь главной формой проявления Нк-хайи, его сутью. Когда небо посылает редкий дождь, туркана не смеют прятаться от него. Они выходят наружу и подставляют обнаженные тела благодатным струям. «Это Нк-хайи вспомнил о нас. Это он гладит струями дождя землю, скот и людей», — поют туркана, прыгая под дождем.

По словам Чоконге, в маньяте — крупнейшем здешнем стойбище туркана — живут двенадцать семей, всего человек восемьдесят. На каждую семью приходится коров по двадцать пять — тридцать, да еще с полсотни коз. По европейским понятиям вроде бы немало. Но то по европейским понятиям. Здесь же, где животное постоянно недоедает, корова в сухой период дает не больше полулитра молока в сутки, а коза, считай, вообще ничего. Коз можно было бы забивать на мясо, но у здешних нилотов скот — объект почитания, мерило богатства, и потому мясо появляется в трапезе туркана крайне редко. Остается для пищи лишь коровье молоко да кровь, которую пускают, пронзив стрелой шейную вену животного. От этой операции, проводимой над каждой коровой примерно раз в неделю, животные слабеют, а то и погибают от заражения крови, поскольку рану им замазывают навозом. Даже глины нет в суровой стране, называемой Турканаленд.