Вокруг Света 1971 № 04 (2367) - [38]

Я смотрел на экран, но мысленно был уже далеко, в проливе Лаперуза. Два года назад в густом тумане и на полном ходу корейское рыбацкое судно выскочило на рифы у мыса Крильон, почти у самого берега. А в ближайшем порту Корсакове, так же как теперь «Посейдон», стоял в получасовой готовности спасатель и по сигналу вышел на помощь. И все наготове: стотонный плашкоут, электросварочные агрегаты подводной сварки и резки, компрессоры, насосы, средства противопожарной безопасности и многое другое. Но не было вот такого телеглаза. На воду спустили шлюпку, и штурман руководил промерами глубин. Самое главное — это получить картину рельефа дна, узнать, как судно сидит на камнях, чтобы, стягивая и разворачивая его, не повредить еще больше. И в воду один за другим уходят водолазы. А на борту ждет инженер. Что скажут водолазы, когда поднимутся? Какие вокруг судна камни? И вот после того, как сделаны промеры и водолазы рассказывают, что же они увидели, — инженер составляет на планшете приблизительную картину дна. На это уходит много времени. Да и ошибиться нетрудно. В конце концов тогда суденышко сняли с камней, и я увидел его поднятым на слип. Две пробоины на днище, смятые и покореженные бортовые кили, сломан винт. Все это видели водолазы, но не видел инженер, не видел он и многое другое... А если бы тогда на борту был телеглаз? Инженер мог бы руководить водолазами, как сейчас руководит Борисов, и, что самое главное, по увиденным на экране деталям и сопоставлению данных промера ов мог бы гораздо быстрее определить и характер грунта, и как сидит судно, и в какую сторону стягивать его.

...Обходя нас стороной и замедлив ход, плывет работяга-буксировщик: флаг у нас еще не спущен. Но водолаз уже стоит на трапе. Ребята отвинчивают иллюминатор шлема, кто-то раскуривает сигарету, и Гена одними губами принимает ее и жадно затягивается.

— Ну как? — спрашивает он.

— Как в кино, — отвечает второй водолаз. — Штука нужная...

Возвращаемся в порт. Успели вовремя, потому что показался плавкран: он шел поднимать то, что мы видели на экране. Солнце, ветра нет. Кажется, погода обещает быть хорошей, но осень — самое коварное время.

С моря порт кажется еще красивее. Он виден по горизонтали и в перспективе. При взгляде на белые корпуса кораблей невольно думаешь о «Крабе-2». Пока он «видит» на расстоянии нескольких метров. Но это пока... Телеглаз поможет гораздо быстрее осматривать флот, грамотнее вести подводный судоремонт и судоподъем, лучше эксплуатировать причалы... Пока есть туманы и штормы, рифы и скалы, у причалов будут стоять носом в море и кормой к берегу спасатели, а напряжение «получасовой готовности» хоть немного снимет телеглаз и придаст всем звеньям аварийно-спасательной службы уверенность, быстроту и точность, которые так необходимы, когда в эфире раздается «SOS».

Н. Сафиев, наш спец. корр.

С тройкой через океан

Американские встречи спортсмена-конника

— Вы собираетесь наконец работать? — спросил Томас Кингсли, на чьей ферме мы жили с тройкой наших рысаков.

Долго терпел он, наблюдая наше типично ипподромное шаманство: сдувание пылинок с лошадей, проводки в руках под попонами, теплая водичка по утрам, а главное — не перетрудить работой, лишней ездой! Он видел, что мы не бездельничаем, толчемся вокруг лошадей с утра до вечера, но все это было не в его вкусе. Долго терпел Томас Кингсли-ковбой, но тут не выдержал.

Когда мы с тройкой пересекли Атлантику, на вероятный вопрос: «Что вы хотели бы увидеть в Америке?» — у меня был готов ответ: «Ковбоев». И вот неожиданно без всяких предисловий мы оказались с ковбоем лицом к лицу. Томас вообще был немногословен, но, как это бывает с молчаливыми людьми, взорвавшись, уже не мог остановиться.

— Поймите меня правильно, — говорил он, — вы конники-спортсмены, а я ковбой. И лошадь и езду я понимаю как ковбой. Поймите правильно, я не намерен вас обидеть. Мы, люди Северной Дакоты...

Разговор происходил в Огайо, но для Томаса не существовало ничего, кроме Северной Дакоты, откуда он был родом.

— Мы, люди Северной Дакоты, как все ковбои, грязь допускаем только на сапогах, а в душе ее не держим и чужой труд умеем уважать. Только у вас своя езда, а у меня своя. Что лучше, судить не буду. Вам, наверное, следовало остановиться в другом месте, где есть спортивный манеж, есть тренеры, которые занимаются этой... этой... — Томас искал слова помягче, но ясно, что хотел сказать «чепухой».

Все, что ни говорил в таком духе наш хозяин, само собой воспринималось символически. Ведь он, ни больше и ни меньше, приходился внучатым племянником Марку Твену! «Не думайте, — обращался он к нам, — будто я унаследовал сколько-нибудь великого таланта». Этого думать и не требовалось: и так было видно, что сохранил в себе Томас от той «породы». Движение большой реки, которое чувствовал лоцман Клеменс (настоящее имя Твена) и передал в своей прозе автор «Гекльберри Финна», ковбой Томас Кингсли, по матери Клеменс, перевел на посадку в седле, совпадающую для него с позицией в жизни.

— Поймите меня правильно, — воскликнул Томас, — я не хочу всех на свете заставить ездить по-ковбойски. Только помните, что не спортсмены, не те, кто теперь ходит с хлыстиками в руках и с важным видом, создали Америку.