Вокруг Света 1971 № 03 (2366) - [9]

Нащупав ногой под хлопьями пены поток воды, я соскользнул в него, стараясь побыстрее смыть с маски белую пелену и «обрести» зрение. Поток подхватил и начал крутить меня, отрывая от страховочного шнура и колотя о берег. И все же я сразу успел заметить, что под пеной так же светло, как и подо льдом, но это было единственное сходство. Впервые я пожалел, что взял с собой фотобокс. Держа его в одной руке и пытаясь свободной рукой зацепиться за скалу, я крутился на поверхности, выносимый потоком. Наконец, изловчившись, я прижался к крутому склону берега и, как альпинист, извиваясь, пополз вниз по скалам. Все крутилось и ревело вокруг, но, плотно сжав зубы и удерживая во рту загубник от легочного автомата, резиновые трубки которого уносились водой, я пытался продвигаться вниз. Дважды поток срывал меня со склона, выбрасывая на поверхность. Все начиналось сначала. Я освобождал ноги, запутавшиеся в страховочном конце, барахтался в пене, ощупью отыскивал берег и снова начинал погружаться, карабкаясь по склону. Наконец мне удалось уползти на пятнадцатиметровую глубину и там, обхватив ногами камень, торчавший из склона, осмотреться.

Вокруг — в голубой ревущей струе — мелькали тысячи воздушных пузырей. Видимость была около трех метров. Сбоку от меня, как в чертовом колесе, кружилась стая крупной кефали. Рыбины рядами выплывали из глубины и, попадая в верхнюю, идущую от порога струю, уносились прочь. На смену сметенным появлялись новые ряды, гонимые донным противотечением; они также уносились потоком, и все повторялось вновь. Этой картине аккомпанировал грозный рев: казалось, что надо мной несутся сотни локомотивов. Крутой береговой склон, к которому я прилепился, был начисто вылизан и приглажен потоком, а множество зеленых нитей-водорослей, невесть за что цеплявшихся, — словно причесаны.

Побывав в потоке множество раз, мы пришли к единодушному мнению: рыбу «Черная Пасть» пожирает с не меньшим аппетитом, чем каспийскую воду. Это мы и сказали ученым.

Есть много проектов сохранения рыбы в этом районе, и один из них — это плотина поперек пролива. Поставить плотину, видимо, технически возможно — глубина пролива невелика, но вот как повлияет закрытие доступа морской воды в залив на химические процессы, идущие в перенасыщенном соленом растворе? Этого пока никто не знает.

Ясно одно: нужны комплексные исследования для решения этой проблемы, и нам, аквалангистам, наверно, еще не раз придется погружаться в «Черную Пасть».

А. Рогов

Эпилог на Сосновом острове

История ведет отсчет на века и годы. Иногда она ведет счет на дни.

Космическая пыль, сгущаясь, становится звездой. Время, сбиваясь с размеренного бега, тоже уплотняется в звездные свои часы, и свет их тогда не гаснет. Семьдесят два дня в Париже весной 1871-го видны нам четче иных десятилетий.

Мы всматриваемся в столетней давности портреты людей Коммуны:

Луи-Эжен Варлен, рабочий-переплетчик, член Интернационала. Шарль Делеклюз, журналист. Лео Френкель, ювелир-венгр, делегат труда в рабочем правительстве. Рауль Риго, двадцатичетырехлетний прокурор Коммуны. Ярослав Домбровский, польский патриот, русский офицер и главнокомандующий парижских повстанцев. Вайян, делегат просвещения. Гюстав Курбе, председатель Комиссии художников. Луиза Мишель, учительница, «красная дева Монмартра». Эжен Потье, это его слова — «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов...»

Удивительные лица. Одухотворение написано на них.

«Париж рабочих с его Коммуной всегда будут чествовать как славного предвестника нового общества», — написал Маркс в день, когда пала последняя баррикада федератов. Это действительно были новые люди.

Противники революций напирают всегда на то, что они несут с собой разрушение. Неправда. Революция — непременно творчество людей, отрезанных до этого сословными рамками или отвращенных целями прежнего режима. Авантюрист — тоже деятельная личность. Но его установка — «прежде всего для себя». Те, кого мы зовем героями, вершат прежде всего для общего блага.

Коммунары, по ленинским словам, «творили чутьем гениально проснувшихся масс». И в этом творчестве обрели себя люди, глядящие на нас сегодня с выцветших фотографий.

Палач Коммуны генерал Галифе оставил для потомков не только штаны своего имени, но и знаменитую фразу. Остановившись перед строем пленных коммунаров, генерал сказал:

— У него интеллигентное лицо, вот у этого. Расстреляйте его!

Впрочем, убивали не только по этому принципу. Врываясь в дома, требовали показать ладони. Если видели на них мозоли от рукоятки станка или следы ружейного масла, тащили на убойное место. Или вот свидетельство версальца, председателя суда Гарсена: «Всех, кто носил итальянскую или польскую фамилию, предавали смерти без всяких объяснений». Убивали также опознанных как активистов.

В эпоху инфляции слов, в эпоху жонглирования лозунгами коммунары жили жизнью своих взглядов.

30 марта было опубликовано воззвание Парижской коммуны:

«Граждане!

Вы только что создали учреждения, которые оградят вас от всяких посягательств.