Вокруг Света 1970 № 04 (2355) - [2]

Сейчас против его двух полков стоял сильный отряд белых — четыре тысячи бойцов, десяток орудий, много ручных пулеметов. А полки Чапаева измотаны и обескровлены в боях с белоказаками под далеким Уральском. Наступать на город «в лоб» — значит наверняка уложить красноармейцев в степи. Чапаев отдает приказ: обойти Николаевск с тыла, с севера, скрытно достичь села Таволжанки, где сосредоточены резервы белых и где проходит дорога на Самару. Один полк, Пугачевский, будет отвлекать на себя внимание белых, наступая на это село более коротким путем; другой, Разинский, в это время проберется по оврагам и внезапно нанесет главный удар. К вечеру Таволжанка была захвачена, в руки чапаевцам попали четыре исправных орудия, из них два тяжелых.

Надвигалась ночь. Оба чапаевских полка продолжали двигаться к Николаевску. К полуночи передовые разъезды заметили редкие огоньки села Пузановки. До города оставалось верст десять.

Ночь выдалась облачной, черной.

Командиры склонялись к тому, чтобы дождаться зари. Комбриг, невысокий, худощавый, очень подвижной человек лет тридцати, с острыми голубыми глазами, тонкими чертами лица и пышными усами, склонился над картой, освещенной тусклым фонарем... Он и слышать не хотел о задержке до утра. Но командиры настаивали, и Чапаев наконец согласился:

— Хорошо. Но как взойдет солнце, город должен быть наш!

— Сегодня возьмем Николаевск! — сказал кто-то за всех.

И тут, к всеобщему удивлению, Чапаев взорвался.

— Николаевск! Николаевск! Царь был Николай — и город наш Николаевск... К черту Николаевск! Давайте назовем город Пугачевск. Как, товарищи?

Возражений не было.

Вскоре оба полка сошли с дороги и укрылись по обе стороны от нее в оврагах. Красноармейцы опустились на жесткую пропыленную траву и сразу же уснули.

Часа в два ночи на дороге, стороны города, послышался колесный скрип и приглушенные голоса. К Пузановке приближалось несколько подвод. Вооруженные винтовками люди — человек семьдесят — сидели на телегах, шагали вслед за ними. Судя по всему, настроение у них было самое благодушное.

Красноармейская застава остановила обоз:

— Стой, кто такие?

С первой подводы спрыгнул на дорогу человек в штатском пиджаке и с золотыми погонами на плечах. Город, занятый белыми, был так близок, что офицер явно не ожидал встретить почти под самыми его стенами кого-либо, кроме белого караула. Да и ночь была темна.

— Свои... — на всякий случай начал он, но тут же добавил: — Офицеры. Мобилизованы в Народную армию. Едем в Самару, в распоряжение командования, для формирования.

Выигрывая время, часовые стали препираться с офицерами: «Кто командировал? Где приказ?» А в эти минуты рота сторожевого охранения, которой командовал Иван Бубенец — местный уроженец, бывший гвардейский офицер, пользовавшийся у Чапаева, несмотря на всю его нелюбовь к людям с таким прошлым, безграничным доверием, — уже окружала обозников... Поступить «в распоряжение командования» им так и не довелось.

Прошел еще час. Уже стихли возбужденные разговоры, которые вели красноармейцы после недавнего происшествия. Вдруг издалека вновь послышались голоса, скрип колес, понукания подводчиков. Звуки доносились уже с севера, со стороны Самары.

Сторожевая рота притаилась у дороги, ждала.

Передние подводы, натолкнувшись на часовых, остановились. Сзади послышались недовольные восклицания, ругательства.

— В чем дело? Двигай быстрее!

Иван Бубенец подошел к первой подводе. Кто-то лежавший на ней проговорил сонным раздраженным голосом:

— Я полковник Народной армии. Мой полк направляется в Николаевск, на помощь нашим частям.

Бубенец щелкнул каблуками и вскинул руку к козырьку:

— Рад приветствовать вас! Я немедля дам знать о вас господину полковнику — командиру добровольческого отряда, в котором имею честь служить. Надеюсь, что не задержим вас.

Старая служба пригодилась Бубенцу: выправка его была безукоризненна, манера говорить и держать себя вне всяких упреков. Ни тени подозрения не закралось в душу полковника: он приказал остановить обоз, растянувшийся по тракту почти на целую версту. Достал портсигар, предложил Бубенцу папиросу. Завязался разговор о последних военных новостях.

Бубенец нарисовал картину блистательных побед под Николаевском и в самом Николаевске — красные рассеяны, разбежались по степи, побросав оружие, целыми батальонами сдаются в плен и выражают горячее желание бороться с большевиками; в Николаевске же всеобщее ликование, хлеб-соль, тысячи добровольцев, новые полки.

— С одним из них вы, господин полковник, и повстречались.

Красноармеец, посланный Бубенцом на батарею Разинского полка, тем временем прибежал туда. Он уже показывал на дорогу: на ней мерцало бесчисленное множество багровых светлячков — огоньки папирос.

Нельзя было терять ни секунды: красноречие Бубенца не могло удерживать на дороге целый полк слишком долго, полковник мог заподозрить что-то неладное. Жизнь Бубенца висела на волоске. Он морочил голову своему собеседнику уже почти полчаса.

Оба полка бесшумно окружили в темноте белый обоз. Прозвучал условный сигнал — револьверный выстрел, и на подводы бросились и конники, и пехотинцы... Вражеский полк был разгромлен полностью. Чапаевцы захватили большие по тому времени трофеи: сорок пулеметов, десятки ящиков с патронами, гранатами.