Вокруг Света 1970 № 03 (2354) - [15]

Мы повели разговор о законах морского благородства — о том, что фраза капитана «Биркенхеда» без изменений вошла в морской кодекс, о традициях взаимопомощи и взаимной выручки в море, о том, что моряку легко плавать, лишь когда он знает, что есть надежный берег...

А между тем мы шли мимо Кейптауна...

Лев Скрягин наш. спец. корр.

Мыс Доброй Надежды — Лондон — Москва

Остальная Европа — южнее...

Была уже полночь, но на палубе нашего теплохода толпились пассажиры, боясь проспать самое интересное: макушку Европы.

Ее мы достигли глубокой ночью. Нет человека, который не сообщил бы в своих путевых записях с этих широт, что в действительности материк Европы кончается довольно невзрачным мысом Нордкином, тогда как прославленный Нордкап — всего лишь северная оконечность острова Магаре, отделенного от материка нешироким проливом.

Карел Чапек считал, что Европа выбрала Нордкап своей самой северной точкой просто из-за неравнодушия к эффектам. Уж если оконечность, то пусть и выглядит соответственно! В самом деле, разве можно сравнить тяжелую отвесную глыбу Нордкапа с невзрачным, каким-то будничным Нордкином?

В конце концов не обижены оба мыса: ученые-географы признают Нордкин, а красивые дипломы, подтверждающие, что такой-то бесстрашный путешественник действительно достиг самой северной точки Европы, получают туристы, посетившие Нордкап.

Во фьорде рядом с макушкой Европы расположился и самый северный город этой части мира — Хаммерфест. Я заранее решил, что начну в Хаммерфесте с паломничества к «Меридиану». Он был виден еще с теплохода. Вернее, не «он», а «она» — полированная колонна, увенчанная позеленевшим бронзовым глобусом. Родная сестра ее воздвигнута в прошлом веке на Дунае, возле Измаила.

Между этими двумя точками лежит знаменитая русско-скандинавская дуга. Наш крупнейший астроном Василий Яковлевич Струве руководил ее измерением из конца в конец, точно по меридиану. Дугу измеряли вручную, прошагав со стальными лентами всю Европу. Дело в том, что длину меридиана обычно определяют с помощью астрономических методов. При этом никто не мог сказать, какова была при подобных измерениях ошибка. Вот для выяснения, как теперь говорят, порядка точности и был произведен этот трудоемкий, масштабный эксперимент. Его результаты, несомненно, были важны для уже законченных измерений и для будущих. В мире бушевали войны, перекраивались границы государств, сменялись на тронах самодержцы, а отряды русских, шведских, норвежских геодезистов методически преодолевали на земной поверхности градус за градусом. Они вышли в путь вскоре после изгнания Наполеона из России. Весть о восстании декабристов застала их за работой. Они закончили измерения лишь в канун Крымской войны.

Золотые буквы на розоватом граните напоминают нам сегодня, что именно здесь, в Хаммерфесте, на широте 70°40"11,3" находится северная оконечность гигантской дуги. Имена геодезистов не названы. Сказано лишь, что работы производились «по повелению и под покровительством императоров Александра I, Николая I и короля Оскара I» и что «геометры трех наций трудились с 1816 по 1852 год».

Колонна поставлена на невысоком скалистом мысу, защищающем гавань. Ее окружают яркие красные домики. Тут же здание школы. Неподалеку нефтяной резервуар «Эссо». Все буднично и обычно.

Но в те минуты, когда под ударами морского ветра я стоял возле колонны, мне, бывшему изыскателю-геодезисту, представлялась лишь полынная степь, рыжие суслики, горстка запыленных людей, буссоль на треноге и поблескивание стальной измерительной ленты...

Вы хотели бы жить на юге?

Над городом скалистые склоны. Свободного места больше нет, горы тесно зажали городские кварталы.

Гитлеровцы жгли Хаммерфест в ветреный день. Сгорело все. Город отстроен на совершенно пустом месте. Его домики, в сущности, стандартны и угнетали бы своим однообразием. Но краски, краски! Волшебницы и обманщицы!

Мне казалось, что нелепо выкрасить половину дома в один цвет, половину — в другой. А тут красят. Одна половина синяя, другая — как яичный желток. Один владелец разбил под окнами своей половины цветничок, другой предпочитает траву. И ничего, совсем даже ничего!

Нас сопровождает Аксель Валь, коренастый, неторопливый, нос горбинкой. Мы знаем о нем только, что он, Аксель Валь, и будет показывать нам город. Ему, видимо, около пятидесяти, он тщательно, со вкусом одет, подчеркнуто корректен, немногословен.

В центре гавани по-хозяйски расположились розовато-серые здания заводского типа. На главном — видимые издали буквы: «Финдус». Этот концерн, занимающийся скупкой и переработкой рыбы, имеет отделения во многих норвежских городах. Здесь, сказал нам Валь, на него работают около тысячи человек. А всех жителей в Хаммерфесте — семь тысяч. Понятно, что от «Финдуса» тут многое зависит.

— В «Финдусе» есть швейцарские капиталы, — заметил Валь. — Это не чисто национальное предприятие.

— А велика ли доля швейцарцев?

— Не могу вам сказать. Нужно навести справки. Постараюсь узнать к вечеру. Или завтра утром.

Норвежец редко ответит сразу. Он подумает. Не в том дело, что норвежец медлителен, — он хочет ответить точно, достоверно, а никак не приблизительно. Если он не знает точно, когда построен мост, то скажет примерно так: