Вокруг Света 1963 № 04 - [32]

— Да, но...

— Какого черта! Возьмите лестницу и снимите его оттуда!

Берни бросает трубку. Мортье, должно быть, совсем потерял голову. Туман расступается перед Берни, смыкаясь вокруг мягким куполом: в десяти шагах нельзя различить друг друга.

— Скажите санитарам, пусть приготовят машину. Если их не будет здесь через пять минут, вкачу всем по пятнадцать суток губы...

— Вот он!

Все вскочили. Он пробивается к ним, невидимый и слепой. К группе подходит полковник: «Черт их побери совсем, этих сопляков!» Берни, стиснув зубы, безостановочно шепчет:

— Выключай мотор, слышишь, выключай немедленно, выключай же... сейчас воткнешься.

Он увидел препятствие, наверное, лишь метров за десять, не больше, никто так ничего и не узнал.

Бегут к упавшему самолету. Вокруг уже плотно стоят солдаты, привлеченные неожиданным происшествием, курсанты, офицеры, вдруг преисполнившиеся служебным рвением. Здесь же дежурный офицер. Он подошел позже всех, рассказывает в деталях, как все произошло. Полковник склоняется над упавшей машиной: ему досталась неблагодарная роль убитого горем отца.

Летчика вытаскивают из-под обломков, у него зеленое лицо, чудовищно заплывший глаз, выбиты зубы. Его кладут на траву и становятся вокруг.

— Может, все-таки... — говорит полковник.

— Может, все-таки... — говорит один из лейтенантов, и тогда кто-то из курсантов расстегивает у летчика воротник — тот не шевелится. Это успокаивает начальство.

— Скорая помощь? Скорая помощь?.. — переспрашивает полковник. Ему отвечают: «Сейчас будет», — хотя никто в этом не уверен. Потом кто-то громко говорит:

«Да, кстати...» — и быстро уходит, сам не зная куда.

Все происходящее раздражает Берни. — Давайте, ребята, расходитесь...

И по двое, по трое они уходят в туман через огороды и фруктовые сады, куда минуту назад самым будничным образом упал прозаический самолет.

И Пишон понимает тогда кое-что: можно умереть, и это не вызовет большого шума. Он почти горд от такой близости к смерти. Он вновь переживает свой первый полет с Берни, разочарование при виде плоского мирного пейзажа внизу; он не почувствовал там присутствия смерти. А она была там, обыденная, ничуть не торжественная, притаившаяся за улыбкой Берни, за вялыми движениями механика, позади солнца и неба, которые он видел совсем близко. Он ловит руку Берни:

— Вы знаете... я полечу завтра. Я не боюсь.

Но Берни не склонен восхищаться.

— Разумеется. Завтра будем отрабатывать повороты.

И Пишон понимает тогда еще кое-что: «Они не казались очень взволнованными, не было громких фраз, но...»

— Несчастный случай на работе. Все, — отвечает Берни.

 

* * *

Берни быстро пьянеет.

Его одноместный истребитель тянет, как зверь. Земля внизу безобразна: слишком хорошо видна она, потертая, с бесчисленными заплатами, точь-в-точь лоскутное одеяло.

Высота — четыре тысячи триста. Берни один. Сверху ему виден мир, расчерченный, как атлас Европы. Желтые хлебные и красные клеверные поля — гордость людей, предмет их забот — враждебно лезут друг на друга. Десять веков борьбы, зависти, судебных тяжб установили строгие границы: счастье людей тщательно нарезано и отмерено.

Берни переполняется собственной силой.

Он набирает скорость, выжимает полный газ, затем тихонько тянет на себя рукоятку. Горизонт опрокидывается, земля схлынувшей волной уходит назад, самолет рвется в небо. В высшей точке параболы он опрокидывается навзничь и застывает животом кверху, будто мертвая рыба на поверхности воды.

Летчик, утонувший в пучине неба, видит землю над собой, она вытягивается во все стороны гигантским пляжем, потом всей тяжестью падает ему на лицо. Он выключает мотор. Земля, головокружительная, застывает неподвижно, как стенка. Самолет входит в пике. Берни чуть-чуть приподнимает нос машины, пока вновь не находит спокойное озеро горизонта.

Виражи вдавливают его в сиденье, «свечи» высасывают у него внутренности, ему кажется: он — пузырь, готовый лопнуть. Волна скорости то утаскивает горизонт, то возвращает его на место, послушный мотор рычит, успокаивается, начинает снова. Сухой треск: левое крыло! Летчик, захваченный врасплох, чувствует, как у него подножкой выбили землю: из-под крыла утекает воздух. Самолет зарывается в штопор.

В одно мгновенье его закручивает в простыню горизонта и кружит, кружит в необъятном хороводе, куда втягиваются колокольни, леса, равнины. Летчик успевает еще заметить, как мимо проносится, будто пущенная пращой, белая вилла...

И земля выплескивается навстречу погибшему летчику, как море навстречу пловцу.

Перевод с французского М. Беленького

Дунай-Тиса-Дунай

Эта встреча была непредвиденной.

Мы спешили в редакцию молодежной газеты, издающейся в городе Нови-Сад. Но разыскать редакцию было не так-то просто: совсем недавно она переехала в новое помещение, а только что отстроенных зданий в городе оказалось немало. Машина плавно плыла по широким руслам городских проспектов, причаливая то к одному, то к другому многоэтажному каменному островку.

Я смотрел в окне и вспоминал рассказ московского друга, который был здесь восемнадцать лет назад.