Вокруг Света 1962 № 04 - [7]

И, понимаете, привязался я к этой своей работе и к Сибири. Видно, потому, что именно здесь почувствовал себя нужным человеком, который не только требует, но и может что-то дать другим. Здесь какой-то особый простор ощущается: твори, пробуй, тебе доверяют, рассчитывают на твою самостоятельность, умение мыслить. Ведь здесь многое делается впервые, без прецедентов. И эта электростанция — особая, второй такой во всем мире не найдешь. Нет, никогда не жалел о своем решении поехать сюда. Ведь, может быть, останься я там, где вырос, где жизнь шла «в русле», я бы так и не узнал никогда, на что способен, не нашел призвания».

Мы едем по Якутскому тракту — поземка змейками перебегает шоссе, в кабине тепло — из отверстия в днище, где видна докрасна раскаленная труба коллектора, веет банным жаром, щетка дворника без устали смахивает легкий снежок с ветрового стекла. У шофера — скуластого молодого парня — расстегнут воротник гимнастерки, он наслаждается теплом, которое особенно ощутимо и приятно здесь, в этой маленькой жестяной кабине, посреди вьюги. Иногда шофер, прищуренными глазами следящий за дорогой, как-то особенно цепко хватает руль, выгибается вперед, и машину начинает трясти, как в ознобе, — это встретился «ребристый шифер», участок асфальта, покоробленного морозом и влагой.

Я уже знаю, что шофера зовут Леней, что он служил в армии и ему двадцать три года. Путь нам предстоит неблизкий, поэтому и разговор завязывается неторопливый, обстоятельный.

«Шоферу здесь раздолье, — продолжает рассказ Леня. — Шофер здесь первый человек. Без машины в Сибири, как говорится, ни туда и ни сюда. Но тяжеловато. Ничего, приобвык. Не сразу, конечно. Я человек разговорный, легкий на слово. Попал на автобазу, а там собралась бывалая публика... Народ, прямо скажем, на первый взгляд мрачноватый. Я к ним с расспросами, как тут насчет калыма и прочего — они помалкивают. Значит, чужачком пришелся, белой ниточкой на черном сукне. Потом сообразил — а чего им меня в душу сразу пущать? Они; может, то пережили, чего я и в кино не успел перевидать. Смекаю, приглядываются ко мне. Сибиряк, он такой: ты сначала докажи, что не летун, не налетчик по длинным рублям.

Ну, ладно. Дают как-то мне задание — отвезти кое-какие продукты на Байкал. И среди прочего — мандарины ребятишкам. Я думал, мигом слетаю, а вышло не так. По тракту проехал нормально, потом свернул на зимник, да задержался по дороге, попал на наледь, а под ней — горячие ключи. Провалился. Пока выпутался, стемнело. На лед выехал в сумерках. Дорогу, правда, знал, ехал смело. Ветер поднялся сильный, прямо чувствуешь — будто кто толкает машину в сторону. Вот тут-то мой мотор чих-чих — и заглох. Стою посреди моря, как перст, только ветер песенки играет. Покопался в моторе минут пять — и обратно в кабину. Такой ветер, что лицо немеет, а пальцы сводит. Понял: с подачей непорядок. Искра есть и все такое, а бензин в карбюратор не идет. Значит, надо бензонасос разбирать. А как его на таком холоде разберешь? Знаешь, если пальцы бензином смочить, враз отморозишь. Что же, сливать воду и ждать, пока днем кто возьмет на буксир? Пуще всего мандаринов жалко. Померзнут, привезу я детишкам одну гниль.

Решил все-таки: попробую повозиться с насосом. Вдруг выйдет. Плохо без костра. Где его разожжешь на льду? Обогреться негде. Включил переноску, стал разбирать насос. Мотор быстро остыл. Минутку поработаешь, потом пальцы за пазуху суешь. Снял насос, перешел в кабинку — легче стало. Только правая рука перестала слушаться. Зашлись пальцы. Тёр-тёр — не помогает. Кое-как починил насос, сменил прокладку, поставил на место. Тут и левая рука отказала. Но мотор заработал. Разогнал я как мог, лечу птицей — эх, только бы не встретить трещину какую на льду. Грудью руль прижал — так правлю, а ладони за пазухой держу. Подъехал к сельпо, тут меня встретили — и сразу в больницу. Укол сделали, уложили на койку. Руки стали отходить, только кожа с них полезла. На второй день врачи не отпускают. Вдруг слышу — больные кричат: «Ленька, к тебе пришли!» «Кого, — думаю, — принесло? Родные далеко, кому я нужен?» Вижу — вваливаются двое с моей автобазы. Ребята под потолок, а тут робеют, мнутся, как телята. Вываливают мне на одеяло целый ворох еды — питайся, говорят, не серчай, что на выручку не пришли — не думали, что так может произойти. Но ты в нас не сомневайся.

Тут я и понял, что вроде стал для них своим, сибирским. Народ здесь дружный, не дадут погибнуть, как стружке. Если надо, в полынью за тобой нырнут, вытащат. Но без этих, без нежных слов, без целовков всяких. Тут не принято, понимаешь, хлопать по плечу. Я когда вернулся на базу, признаться, думал: может, кто скажет, герой Ленька, совершил поступок. Может, думал, газета заинтересуется. Лестно все-таки.

Молодой был, зеленый, что говорить. Но никто ничего мне этакого и не подумал сказать. Только по-другому стал себя чувствовать среди товарищей. Легко мне стало, так, понимаешь, свойственно как-то...»

Хорошо помню, с чего начался этот разговор в салоне «ТУ-104». Нас было четверо за столиком, и так как, к счастью, ни один из нас не был любителем преферанса и не высказывал желания «забить козла», то разговор завязался легко, как единственная возможность разнообразить дорожные часы.