Вокруг Света 1960 № 09 - [3]

Рядом с убитым валялась большая тигровая шкура.

— Зря ты убил индейца, Хуан, — заговорил самый старый батрак. — Они шли менять шкуры на соль. На соседней асиенде приручили нескольких индейцев, и они теперь таскают им за пачку соли шкуры самых редких зверей. Зря ты убил индейца, Хуан!

Цена олова

Боливию можно разделить на две разные по климату и по внешнему облику части. Одна — тропическая, с гигантскими массивами девственных лесов, другая — горная, с высокими заснеженными пиками.

Теперь наш путь лежит по горной части Боливии, так называемой Антиплано. Я решил не упустить случая и побывать на оловянном руднике Колькири.

Дорога на Колькири плохая. На ухабах автомобиль неуклюже переваливается с боку на бок, оставляя после себя хвост из густой серовато-белой пыли. Высокая равнина, по которой проходит наш путь, однообразна. Лишь иногда вблизи дороги промелькнет селение из саманных домиков или шарахнется в сторону стадо пугливых и грациозных лам. Кругом маленькие, пожелтевшие кусты, среди которых проглядывает земля, покрытая толстым слоем селитры. Ветер гуляет по этой земле, поднимая белую пыль, закручивая ее винтом и унося ввысь. Издали такие столбы похожи на дым от костра в безветренную погоду.

Когда до Колькири оставалось километров сто, недалеко от дороги мы увидели большую процессию индейцев аймара. Впереди шел человек с белым флагом на древке. Индейцы били в барабаны и играли на небольших самодельных трубочках. Иногда шествие останавливалось, образовывался круг, и молодые парни под бой барабанов начинали какой-то энергичный танец.

Свадебная процессия направлялась из дома жениха в дом невесты. Молодым было лет по семнадцати, не больше.

Хижины индейцев аймара сделаны из саманных кирпичей. Они без окон, вместо двери — проем, пол земляной. Вокруг хижины загон для лам.

Живут индейцы, как в старину. Лечатся они по своему методу. Какая бы ни была рана, к ней прикладывается тряпка, смоченная настоем трав. Настои трав пьют от всех хвороб. Не обходится дело, конечно, и без заклинаний шамана.

Когда мы прибыли в Колькири, я стал расспрашивать об Эмилио Фернандесе, с которым познакомился в Ла-Пасе.

— Эмилио Фернандес! Знаем такого, — ответили несколько рабочих, стоявших у входа в управление рудника.— Он боец народной дружины. Но его сейчас нет. Он в Ла-Пасе. А вы что хотели?

— Познакомиться с рудником.

Рабочие провели меня к инженеру, и, после того как он согласился сопровождать меня в шахту, мне дали горняцкий шлем с лампочкой и большой тяжелый пояс с батареей.

С шумом захлопнулась железная решетка, и клеть понеслась вниз, в бездонную темноту шахты. Где-то глубоко в подземелье клеть судорожно дернулась и остановилась. При тусклом свете лампочек мы долго шагали в душной, влажной темноте, потом поднимались по деревянной лестнице. Она привела нас в темную пещеру, где, словно в сказочном подземном царстве, беснуются маленькие огоньки горняцких ламп, стучат отбойные молотки и жалобно скрипят груженые тачки.

Жарко. Дышать нечем. Высота четыре тысячи метров над уровнем моря. Я глотал воздух как рыба. Казалось, будто сердце останавливается и не хватит сил выбраться из этого душного подземелья.

Инженер кладет мне на руку увесистый кусок породы и кричит, заглушая шум отбойных молотков:

— Олово!

Вот оно, боливийское олово, из-за которого на протяжении десятилетий дерутся капиталисты Англии и Соединенных Штатов, на выгодной перепродаже которого иностранные фирмы заработали миллионные барыши и жили их в свои сейфы. И, наверное, этим господам невдомек, какой ценой добывается здесь каждый кусок породы.

— Как же здесь работают люди?— вырвалось у меня.

— Работают, — разводя руками, говорит инженер. — У этих людей «большое сердце».

«Большое сердце» — это выражение я слышал потом не раз. Говорят, что у боливийских горняков, работающих на высоте 3—4 тысячи метров, сердце сильно увеличено. Состав крови у этих людей отличается от нормального. Благодаря этим изменениям горняки выдерживают большую физическую нагрузку в шахте. Правда, к 40 годам у многих начинается болезнь крови.

Воющая сирена оповестила о перерыве на обед. Развязав узелки с едой, горняки садились рядком на сырой земле, прислонясь спиной к стене тоннеля, и молча, не торопясь, ели.

Мы присели на рельсы. Перед нами широколицый мужчина, зажав между колен котелок с картофельным супом, сосредоточенно ел. Картофельный суп — распространенная, чтобы не сказать основная, пища жителей Анд. Анды — родина картофеля, и неудивительно, что здесь насчитывается 280 разных его сортов.

— Давно вы работаете? — обратился я к горняку, сидевшему напротив.

— Лет семь, — отвечает мужчина.

— А раньше где работали?

— Раньше, как и многие мои товарищи, — горняк показал в сторону сидящих, — жил на Антиплано, пас лам, пахал землю. Я индеец из племени аймара.

— Много было у вас земли? — спрашиваю.

— У меня ее вообще не было, обрабатывал землю помещика. Я был батраком, приданным к земле, Если продавалась земля, меня тоже продавали. Раньше так и писали в объявлениях: «Продается 100 акров земли и 40 батраков».