Вокруг королевства и вдоль империи - [7]

В «bed-and-breakfast» всегда присутствует неуловимый оттенок дилетантизма: хозяйка говорит; что пускает жильцов оттого, что ей нравится готовить, да и лишние деньги никогда не помешают («деньги на булавки»), а еще она любит общество, а дети-то разлетелись по свету, в доме стало как-то пусто, одно эхо по углам. Все заботы, связанные с «bed-and-breakfast», лежат на женщине, но она предается им охотно, так как за свой обычный труд по дому получает самые настоящие деньги. Никаких особых договоренностей не требовалось. «Bed-and-breakfast» в его лучшем воплощении подобен идеальному браку, а в худшем — поездке в гости к сварливой теще. Обычно ко мне относились со смесью робости и подозрительности; но это и есть традиционное английское гостеприимство — настороженное любопытство и скупые проявления добросердечия.

Англичане требуют от постояльцев, чтобы те ни на что не жаловались. Большинство людей из низших слоев среднего класса — а они и сдают комнаты внаем — на дух не переносят постояльцев, которые ноют. Хозяева считают — и небезосновательно — что на своем веку повидали больше бед, чем эти слабаки. «А вот в войну…», — обычно начинали они фразу, и я осознавал, что сейчас проиграю в споре под весом неопровержимых доказательств каких-то бед и лишений. В войну Дональд Путток, скорчившись под лестницей в Хорнчёрче, вслушивался в рев германских «Фау» и, как часто говорил, лишь чудом уцелел.

Я сказал ему, что путешествую по побережьям.

— Совсем как мы! — сказал Путток. Они с Флоренс проехали на машине от Кента до Корнуолла в поисках места, где бы им хотелось поселиться. В самых подходящих делали остановки. Ньюквей лучше всех. Здесь они до гробовой доски останутся. Если куда и переедут (на вкус Флоренс, в доме слишком много спален), то разве что на своей же улице.

— Ну, местные, конечно, нас ненавидят, — сказал мистер Путток, лучезарно улыбаясь.

— Дональда на днях один корнуоллец распек в хвост и в гриву, — пояснила миссис Путток. — Он до сих пор сам не свой.

— Плевал я на него с высокой башни, — пробурчал Дональд.

Потом миссис Путток сказала, что всегда мечтала открыть «bed-and-breakfast». Она не чета другим, — сказала она, — некоторые после завтрака выгоняют постояльцев за порог и не пускают в дом до вечера; не думайте, что все, кто сидит на остановке, ждут пятнадцатого автобуса — среди них есть и отдыхающие, которым просто надо время скоротать. В «bed-and-breakfast» считается учтивым, не афишируя этого специально, возвращаться в дом только вечером, даже если весь день идет дождь.

Путток дала мне визитную карточку из тех, которые заказала в типографии, с перечнем достоинств своего дома:

«— Телевизионный салон

— Доступ в комнаты в любое время

— Пружинные матрасы

— Бесплатная автостоянка на территории

— Бесплатный душ по желанию

— Отдельные столики»

Телевизионным салоном служила гостиная Путтоков, автостоянкой — заасфальтированная дорожка, ведущая к гаражу, душ был душем, а столики — столами. Таково описание их дома, ничем не отличавшегося от всех других частных домов в Ньюквее.

Пансионы типа «bed-and-breakfast» сильно облегчили мою задачу, и я был им глубоко признателен. В пол-одиннадцатого, после «Новостей с Фолклендов» (теперь каждый вечер объявляли «А теперь наш специальный выпуск…»), когда все мы испытывали легкую оторопь, насмотревшись на кровь и наслушавшись теоретических выкладок, и мистер Путток говорил: «Эти Фолкленды — вылитый Бодмин-Мур[10], черт бы его подрал, но нельзя же нам сидеть сложа руки, так я понимаю?», миссис Путток спрашивала меня: — Хотите выпить горяченького? — И, пока она готовила на кухне «Овалтайн»[11], мы с мистером Путтоком несли полный вздор, беседуя о международном положении. Я чувствовал признательность, так как для меня это была неизведанная страна — целый дом, открытый моему любопытному взгляду: книги, картины, послания на открытках, сувениры, взгляды на жизнь. С особым упоением я рассматривал семейные альбомы. «Это мы сразу после войны на Балу-Маскараде в Ромфорде… Это наш кот Монти… Это я в купальном костюме…» Я руководствовался честными намерениями, но во мне сам собой просыпался инстинкт авантюриста-шпиона, и я втирался в один коттедж за другим, разнюхивая, как живет эта нация.

«В&В» НА МОЕМ ПУТИ: «БЫК»

Мистер Диди из «Быка» сказал:

— Понимаете, никто не хочет загадывать на будущее. Все только и делают, что работают. Как заведенные. И не просто ради денег. Боятся нос из города высунуть — думают, когда вернешься, тебя уже с работы выгонят.

Потом по телевизору начались «Фолкленды: специально для вас», и мы, повинуясь чувству долга, устремились на голос миссис Дебби: «Новости!» Новости были ужасные: опять гибнут люди, опять тонут корабли. Но телезрители всегда внимали новостям с крайне озадаченным видом: сведения были скудные, а иногда и противоречивые. Почему так мало хроники боевых действий? Обычно выпуск новостей сводился к тому, что корреспонденты по телефону, сквозь треск помех, что-то рассказывали об очередном поражении. Мне показалось, что в связи с войной англичане — в частной обстановке, а не в общественных местах — испытывали стыд и недоумение, а Аргентину считали жалкой, бестолковой и несчастной страной, где армия комплектуется по призыву из желторотых мальчишек. Разговоров об этой войне они не терпели, зато могли до утра толковать о том, как плохо идет бизнес.