Вокруг Чехова. Том 1. Жизнь и судьба - [74]

Кичеев был очень милый, воспитанный человек, с которым было приятно провести время и которого интересно было послушать. Он бывал у моих братьев, распространяя вокруг себя запах великолепных духов; и я бывал у него в «Будильнике», причем он угощал меня крепким, как деготь, чаем, который я пил из вежливости. Для переписки кичеевской пьесы меня порекомендовал ему брат Антон, для которого я два раза переписывал его тяжеловесную драму, так и не увидевшую вовсе сцены⁴⁰. Я не помню ее заглавия, но это было нечто невозможное, с конокрадами, стрельбой, женщиной, бросающейся под поезд, и так как я был тогда еще гимназистом, то при переписке у меня от волнения холодело под сердцем. Драму эту брат Антон, тогда студент второго курса, лично отнес на прочтение М. Н. Ермоловой⁴¹ и очень хотел, чтобы она поставила ее в свой бенефис. Но пьеса вернулась обратно, и мои труды пропали даром. Эту пьесу издал потом Центрархив.

Упомянув о Кичееве, хочу написать два слова об его сотруднике Федоре Федосеевиче Попудогло. Это был очень популярный человек среди московской пишущей братии. Он представлял собою старожила, которому было известно все, отличался большою личной порядочностью, но неудачи преследовали его со всех сторон, и он едва зарабатывал себе литературным трудом на пропитание. Он водил компанию с известным тогда сочинителем книжек для народа Мишей Евстигнеевым, которого страшно эксплуатировали книгопродавцы. На каждой ярмарке и по всему лицу земли родной можно было встретить произведения М. Евстигнеева, продававшиеся прямо с рогожки, и купить за пятачок любое из них, вроде «Улыбки в пять рублей» или «Мосье фон герр Петрушки». Он писал свои произведения исключительно только для книгопродавцев, имевших дело с офенями, и получал от них гонорар от 50 копеек до 1 рубля 50 копеек за книжку. В сущности говоря, этот Миша Евстигнеев своим дарованием пробивал дорогу таким будущим издательствам, каким было впоследствии громадное дело И. Д. Сытина.

Встречаясь в редакциях с Ф. Ф. Попудогло, Антон Павлович сошелся с ним и почему-то, как он сам после говорил и выразился даже в одном из своих писем, стал ходить к нему по вечерам «яко тать в нощи», точно хотел скрыть от кого-нибудь эти свои визиты. Попудогло в то время хворал, хотя все еще был на ногах, и Антон Павлович принялся за лечение. С первых же шагов он поставил диагноз рака в прямой кишке и, как оказалось потом, не ошибся. Попудогло умер, и Антон Павлович потерял в нем друга и собеседника. Библиотека Попудогло, по воле последнего, досталась Антону Павловичу, который оплатил ее стоимость его вдове, — я помню, как к нам привезли громадный сундук, битком набитый книгами. Я и брат Антон стали разбирать их. К сожалению, все это оказалось самым типичным книжным хламом, не имевшим никакой цены даже для букиниста: разные каталоги, книжки Миши Евстигнеева — и ничего ценного. Антон Павлович, я помню, отложил всего только с десяток книг, из которых «Песни, собранные Рыбниковым» и «Тишь да гладь» Бабикова находятся в настоящее время в Таганрогской библиотеке, а книга «Командные слова для совершения главнейших на корабле действий» дала Чехову материал для роли Ревунова-Караулова в его водевиле «Свадьба». Все остальное пришлось попросту сжечь.

Кроме моих братьев, в то время в «Будильнике» сотрудничали: художник Н. Чичагов, подписывавшийся монограммой «Т. С.», П. А. Сергеенко, писавший под псевдонимом «Эмиль Пуп», В. А. Гиляровский («Дядя Гиляй») и поэт Л. И. Пальмин.

П. А. Сергеенко долго жил за границей, затем возвратился в Россию, стал сотрудничать в юмористических журналах и в конце концов застрял в тине толстовщины. Как пламенный почитатель Л. Н. Толстого, он написал о нем книгу⁴², которой сам придавал очень серьезное значение. Он был нашим земляком, со всеми нами был на «ты» и слыл остроумцем и даже чудаком. Про него ходили разные анекдоты, и брат Антон рассказывал мне, что он любил поиздеваться над жандармами и вообще над полицией. Кроме того, он выпустил в свет две или три драмы, из которых одна, написанная, правда, в сотрудничестве с И. Н. Потапенко, имела несомненный успех; кроме того, он подбивал меня в 1902 году издавать вместе с ним толстый журнал. Я совсем уже было согласился, да меня разговорил брат Антон. Но самым важным для Антона Чехова деянием Сергеенко была помощь в продаже А. Ф. Марксу полного собрания его сочинений. Об этой сделке в свое время было много разговоров и в обществе, и в печати, и повторять их здесь я нахожу неуместным.

Л. И. Пальмин был сутул, ряб, картавил букву «р» и всегда был так неряшливо одет, что на него было жалко смотреть. Он был благороден душой и сострадателен. Особую слабость его составляли животные. Всякий раз, как он приходил к нам, вместе с ним врывалось в дверь сразу пять-шесть собак, которая без ноги, которая без глаза, которая с расчесанной до крови паршивой спиной. Всех их он подбирал по дороге и давал им у себя приют. Это был высокоталантливый, но совершенно уже опустившийся человек. В свое время он участвовал в «Библиотеке для чтения», был близок к «Искре», обладал прекрасным стихом, изящной формой, но несчастная страсть к пиву (именно к пиву, а не к вину) свела его на нет… В дни нашего знакомства с ним он не был еще стариком, но дряхлость уже клонила его к земле. Он жил всегда где-то на задворках, в переулках с ужасными названиями, так что к нему даже страшно было ходить. Жил он с какой-то простой, неряшливой бабой Авдотьей, которую брат Антон прозвал Фефелой, — так за ней это имя и осталось навсегда. Она тоже любила выпить и, чтобы иметь к этому возможность, подзадоривала и Пальмина.