Воины Солнца и Грома - [95]

— Не в нем дело, — покачал головой Ардагаст. — С лесовиками нельзя зря ссориться. Если они за мной не пойдут — напрасно будет все, даже из лесу можем не выбраться. Здесь-то людей немного, а там, в низовьях Случи, большое племя живет. Эти места и для них святые. Не всегда тут бесам служили…

Утром пришельцы с юга осмотрели кладовые Лихослава, полные отборных мехов, меда, воска. Немало нашлось серебряных римских монет: торговлей с чужаками колдун оскверниться не боялся. Вышата расплавил часть серебра в тигле, взятом у кузнеца, и друзья окунули в горячий металл, страшный упырям, свои клинки.

И снова маленький отряд пробирался через чащу. К шестерым искателям солнечной чаши присоединились Милана и четверо мужиков с дубинами и рогатинами, посланных старейшиной следить за поединком. Среди них был и белобрысый, что жил среди сарматов. Лесовики тихо переговаривались, вздыхая.

— Ох-хо-хо… Жили тихо, мирно, со всеми богами ладили. Не иначе — за грехи свалился на нас царевич этот.

— Да где, когда такое видано: на богов меч поднимать, колдуна не уважить, ведьм не бояться?

— Где? Да хоть на юге! Сарматы дань берут, зато сами чертям не молятся и других не заставляют. И сколоты… А над нами смеются: живете-де в лесу звериным обычаем, чуть лапу не сосете.

— Пожили б они тут, где нечистых больше, чем у них в степи сурков…

— Да мы сами эту нечисть и развели. Прикормили, они и лезут, будто мухи на мед. Песиголовцев в наших местах не было, из-за Карпат, поди, заявились.

— Деды наши и прадеды всегда упырям требы клали…

— А за что? Кому они добро сделали? Перун гневен, да дождь посылает, Даждьбог — тепло…

— Добро, добро! Хоть бы зла не сотворили. Упыри все могут: засуху наслать, мор — хоть на людей, хоть на скотину. Нельзя без треб им!

— Вот ты своих детей на требище и веди, а я нечисти Малушу с Торопкой не отдам! Хватит, пусть теперь бесы нас боятся!

А лес кругом становился все мрачнее и безмолвнее. Все гуще сплетались ветви в вышине, еле пропуская свет. Часто попадались мертвые деревья. На их голых сучьях белели звериные и человеческие черепа. Не пели здесь птицы, не жужжали насекомые, не хрустел валежник под лапами зверей. Эта мертвая зловещая тишина и полумрак были страшнее, давили на душу больше, чем ночь, наполненная ревом врагов.

Но уверенно шагал впереди волхв Вышата, временами переговариваясь вполголоса с Миланой и после этого произнося заклинания или чертя знаки в воздухе. А по дороге, не спеша, рассказывал своим спутникам:

«Давно это было — до Колаксая. Сварог еще не научил людей ковать железо. К югу отсюда было большое село — да что там, город. Больше всего в нем почитали Великую Богиню Ладу, и жрицей ее была мудрая и прекрасная царица города. Как-то праздничной купальской ночью пришел к священным кострам могучий воин с волосами цвета меди, и царица по обычаю отдалась ему. То был бесстрашный и жестокий вождь лесного племени. Узнал вождь, как богат город зерном, скотом и медью, как миролюбивы его жители, и задумал их покорить, а царицу взять себе в наложницы.

Пообещал он большую жертву Перуну и повел племя в набег. Но в ночном бою горожане разбили лесовиков. На другой день, когда племя оплакивало погибших, пришли послы от царицы и объявили, что их повелительница согласна стать женой Медноволосого и объединить два племени. Так велела Лада своей жрице, ибо долгая война могла лишь погубить город — один из немногих оставшихся у некогда многолюдного народа Богини. Но гордый и буйный вождь будто обезумел от горечи поражения. Не воинственные конники-степняки одолели его — презренные трусливые горожане, управляемые женщинами! В глухой чащобе нашел Медноволосый злейшего из колдунов и совершил страшный обряд: выпил кровь ребенка, посвятил Чернобогу свою душу и обрек в жертву ему весь город.

Войско лесовиков ворвалось в город, сожгло его, перебило всех жителей, перерезало скот. Святилище Богини сровняли с землей, над царицей надругались всей дружиной, а после разорвали конями. Забыли только, что степняки тоже чтили Ладу и давно породнились с ее племенами. Не стерпели степные вожди такого кощунства. Обрушилась их конница на лесовиков, будто громовая дружина Перунова — на бесов. Каменным топором поверг вождь степняков Медноволосого с коня наземь, медным кинжалом поразил в горло. Но и с лесным народом были степные воины в родстве и потому похоронили проклятого, как пристало вождю: в каменной гробнице, вместе с двумя женами, двумя детьми, дружинником и рабом. Волею Чернобога все семеро стали упырями, а в их кремневое оружие владыка тьмы вложил губительные синие молнии. Лишь железо с серебром могло бы одолеть Семерых, а железные доспехи — защитить от этих молний. Но когда дар Сварога пришел к жителям леса, их сердцами уже многие века владел страх. Привыкли откупаться жертвами от упырей, а колдуны, что кормились от тех жертв, окружили гробницу сильными чарами».

* * *

Вечером отряд вышел на поляну у подножия невысокого холма, на котором рос вековой дуб. Между его корнями, подобно двери, выделялась серая каменная плита почти в рост человека. Ардагаст велел собрать побольше хвороста и сложить костер. Вышата, напевая заклинания, провел старинным бронзовым ножом борозду вокруг холма и поляны. Тем временем совсем стемнело, и мертвый лес внезапно ожил. Шорохи, треск, злое ворчание послышались отовсюду — сначала издалека, потом все ближе и ближе. Десятки красных глаз вспыхнули кругом…