Воины Крови и Мечты - [84]

Даже Картонная Кэти пришла и сидела теперь с краю, поджав колени. Фиолетовая буква «Г» была вытатуирована на ее ввалившейся щеке, показывая, что она перенесла гепатит. Правительственное телевидение, которое было единственным телевидением в округе, сообщило, что гепатит не является заразным. Правительство всегда говорило правду. Люди все понимали правильно.

— Вы хотите подлизаться к Молниям, потому что они покрывают ваши делишки, — сказал кривоногий мужик с лысеющей головой и черной бородой. — Никто не посмеет донести на вас за то, что вы торгуете собственной дочкой.

— Голова-на-Молнии хорошо относится к нашей Общине, — продолжала настаивать мать Миа. — Нам могут назначить Главного по Содействию, который будет хуже этого.

— Как может быть хуже? — спросил человек, торговавший апельсинами. Его звали Джейсон, а его жену Трейси. — Его орава избивает нас и забирает то немногое, что мы зарабатываем.

Городского голову звали Толсон. Это был потрепанный морщинистый мужичок с волосами морковного цвета, в организме которого, казалось, давно сгорели все жиры и надежды. Он выглядел, как человек, который знает, что все меняется только к худшему.

Он поскреб подбородок и кивнул.

— Факт тот, что Голова-на-Молнии не очень-то справляется с делами.

— Вы не можете разрешить этому жуткому сопляку остаться здесь! — воскликнула мать Миа. — Как насчет нашего общественного долга?

— Я — председатель квартала, законный и официальный, — сказал Толсон, одаривая ее тяжелым взглядом. — Я решаю, что мы должны и чего не должны.

Он вновь поскреб щетину на щеке.

— Неплохая идея — иметь человека, который будет сражаться за нас.

— Мы не можем рисковать… — начал отец Миа.

— Мы всегда успеем выдать его властям, — сказал Толсон, — если дело не выгорит.

Трейси нервно обтерла руки о юбку.

— Как нам удержать его?

— К счастью, у нас есть кое-что получше одиннадцатилетних малолеток. — Толсон обернулся и крикнул: — Пэтти, вперед и на середину!

В помещение проскользнула молодая женщина с прямыми светлыми волосами. Она была привлекательна, насколько это возможно при постоянном недоедании. Глаза были большие, но тусклые. На ней были какие-то линялые и перекроенные обноски; маленькие острые груди норовили выглянуть из слишком широких пройм. Мужчины рассматривали ее с откровенным вожделением. Она не обращала на них внимания.

— Девочка, — сказал председатель, — пришло время послужить своей общине.

Блеклые глаза хитро прищурились.

— Что?

— Ты знаешь, что у нас тут появился незнакомый паренек, который накостылял двоим зипам?

— Ага. Он типа крутой. А что с ним?

Толсон положил руку ей на плечо.

— Ты должна сделать так, чтобы он захотел остаться.

Ее лицо сжалось.

— Папа! Почему я должна это делать?

— Потому что я ему вряд ли понравлюсь, девочка. Он не носит цвета Горячих Педиков.

Она прижала руки к тощей груди и повернулась.

— Это сексуальная эксплуатация. Ты можешь попасть в тюрьму.

— Ну да, — сказал Толсон с улыбкой, которая сползла с его лица, не успев появиться. — А тебя отправят к Непорочным Сестрам для нравственного перевоспитания.

Он сжал ее щеки жесткими пальцами и повернул лицом к себе.

— А знаешь, что говорят эти Сестры? Они говорят, что хорошенькое личико — это приманка для мужчин и предательство собственного пола. И они очень быстро исправляют этот недостаток.

Она попыталась вырваться.

— Ладно. Но он должен быть чистым.

Толсон рассмеялся:

— Я бы сказал, что почище тебя, детка. Парень выглядит так, будто только что из Лагерей. А уж там тот, кто заболеет, долго не протянет.

Запах человеческого пота едва пробивался сквозь густые испарения застарелой грязи и плесневелой одежды, заполнявший гараж Толсона. Лежа на комковатом матрасе, пуговицы которого впивались в спину, Рики тупо смотрел на обнаженное тело рядом с ним. На вздернутые ягодицы падали серебристые полосы лунного света, просачивавшегося сквозь доски, которыми было заколочено окно. Рики решил, что ему нравится роль героя.

Он не очень-то разбирался в жизненных ролях. Телегерои были в основном сусальными юнцами или одноклеточными животными, которые беззлобно выслеживали спекулянтов или злонамеренных иностранцев и препровождали их к улыбающимся государственным служащим, которые великодушно вознаграждали их за усердие. Это никак не соотносилось с той реальностью, которую Рики познал на улице и в Лагере.

— Ты теперь хураментадо, сынок, — говорил ему учитель ночью накануне того дня, когда ему суждено было погибнуть от лазеров службы безопасности. — Человек миссии.

— Какова моя миссия?

— Освобождать людей.

Рики тогда не вполне понял.

— Как я должен это делать, гуру?

Гуру Сантистеван сидел в затемненном бараке, мудрый, почерневший и иссохший. Он усмехнулся сквозь дымок запрещенной сигареты.

— Сначала освободи себя.

Это были последние слова, которые Рики слышал от старика.

Рики казалось, что гуру освободил его, сумев отвлечь охранников, пока Рики протискивался сквозь узкий подкоп под проволокой. Это означало, что теперь можно было приступить к выполнению миссии. Как только он поймет, что от него требуется.

Свою тоску по старику он хранил внутри себя, в маленьком пузырьке, не зная, куда его поставить. Это был не единственный подобный пузырек на полках его души.