Воин-разбойник - [19]

Конечно, он был прав. Я повернулся к С-141.

— Давайте выдвигаться.

ПиВи ударил меня по руке, достаточно сильно, чтобы причинить боль.

— Айе-айе, босс.

Он начертил указательным пальцем круги в воздухе.

— Давайте грузиться парни. Пойдем, выпьем.

Он был прав. К черту всех. Пора было выпить и двигаться домой.

Глава 3

Возвращение домой, это не то, в чем я когда-либо был хорош. В детстве я, конечно, не очень-то этим занимался. Я родился в День Благодарения, в 1940 году, в доме моей бабушки Жюстины Павлик в Лэнсфорде, штат Пенсильвания, крошечном шахтерском городке в графстве Карбон — подходяще, нет? — к востоку от Коулдейла и родного города. Для непосвященных, это примерно полчаса езды на северо-запад от Аллентауна и целая жизнь от Филадельфии. Мой отец Джордж и мать Эмили Тереза Павлик Марсинко так и не добрались до родильного отделения больницы. Типично. Я чех с обеих сторон. Моя мать невысокая и на вид славянка. Мой отец был крупным — чуть меньше шести футов (прим. 1,8м) ростом, темноволосым, задумчивым и с отвратительным характером. Все мужчины в семье — и практически все мужчины в Лэнсфорде — были шахтерами. Они рождались, работали в шахтах и умирали. Жизнь была простой и трудной, и я думаю, что некоторые из них были бы не против вытянуть себя из трясины за шнурки ботинок, но большинство были слишком бедны, чтобы купить ботинки.

Мы жили на вершине холма, сразу за углом от дома Кануча, где мы покупали продукты, и старина Кануч облизывал огрызок карандаша, прежде чем записать то, что мы взяли в гроссбух. Он вел счет и получал от нас деньги в день зарплаты. Наверное, дешевле было бы делать покупки в «Эй-энд-Пи» в шести кварталах отсюда, но вряд ли кто-нибудь это делал.

Вы хотите, чтобы вас знали.

Если я злобный, а есть те, кто так думает, то, вероятно, я унаследовал это от своего деда по материнской линии. Джо Павлик был сварливым, бочкообразным, вечно пьющим пиво сукиным сыном с квадратным лицом и бровями Леонида Брежнева, всю жизнь проработал на шахтах и ни разу на это не пожаловался. Я не помню, чтобы он когда-нибудь жаловался на что-нибудь. Он был настоящим бузотером — одним из тех типичных крутых парней, которых можно увидеть в барах для рабочего класса, с большими, натруженными руками, которые выглядят так, будто они созданы, чтобы лежать около старомодных пивных стаканов.

Я всегда был независимым. К пяти годам у меня был уже собственный маршрут по газетам. В семь лет я уходил на целый день, пробегая через километровый железнодорожный тоннель Лихай, чтобы искупаться в водохранилище Хауто. Туда можно было попасть и по старому Лэнсфордскому водному тоннелю, но в водном тоннеле жили огромные крысы, а, кроме того, он находился дальше в горах. Поэтому я выбрал короткий путь — и свои шансы — с поездами. Меня несколько раз прижимали к стенке. В первый раз, когда на меня наехал паровоз, я думал, что умру. Я затаил дыхание и крепко зажмурился, прижимаясь к мокрой каменной стене тоннеля, когда платформа за платформой проносились мимо, выбивая ка-чанг-ка-чанг примерно в футе (прим. 0,3 м) от моего носа. Мой отец, Джордж, избил меня до полусмерти, после того, как я рассказал ему, что сделал. С тех пор каждый раз, когда я пользовался железнодорожным тоннелем, я держал рот на замке.

Ни один из моих родителей не был слишком образован. Мой отец, вероятно, бросил школу около восьмого класса; моя мать, возможно, дошла до девятого или десятого (полный курс американской средней школы — 12 лет, прим. перев.). Никто из них никогда не придавал значения книжному обучению, так что я никогда не воспринимал школу всерьез. Меня гораздо больше интересовали развлечения — или зарабатывание денег.

До того, как я открыл для себя женщин, веселье состояло из купания в Хауто и летних каникул в горах Катскилл — Еврейских Альпах, где у моего дяди Фрэнка и тети Хелен был пансион. Деньги всегда были проблемой. Шахты закрылись, когда я учился в седьмом классе, и после нескольких месяцев простоя мой отец, наконец, нашел работу сварщика в Нью-Брансуике, штат Нью-Джерси. Мы переехали в Нью-Браунсуик в 1952 году. Я пережил настоящий культурный шок. Лэнсфорд был городком с населением около четырех тысяч человек, в основном чехов. В Нью-Брансуике жили поляки, венгры, ирландцы, евреи, негры и латиноамериканцы. К этому нужно было привыкнуть и в результате я получил и отдал больше, чем положено, синяков и ссадин на прогулке между школой и маленькой квартиркой в подвале, которую мы могли себе позволить.

Жизнь дома была не из приятных. К нам переехал мамин брат — трое взрослых и двое детей (к тому времени у меня уже был брат) втиснулись в трехкомнатную квартиру. Когда мои родители ссорились, что случалось довольно часто, брат моей матери становился на ее сторону. В результате отец проводил дома все меньше и меньше времени. Мой младший брат Джоуи, которому в то время было девять или десять лет, был близок с моей матерью, поэтому он оставался с ней в доме. Что касается меня, то я терпеть не мог это место.

Поэтому я уходил один, возвращаясь только для того, чтобы поспать или сделать те редкие домашние задания, которые я вообще делал.