Воин - [389]
Причиной была женщина, единственная женщина, сумевшая привлечь внимание Александра. Она была афинянкой и звали ее Таис.
О Таис дошло немного сведений. Известно лишь, что она была самой знаменитой афинской гетерой, как и самой дорогой; одна ночь любви ее стоила целое состояние. Известно, что она была подругой многих великих эллинов: философов, поэтов, демагогов, полководцев. Известно, что она была одной из образованнейших женщин Эллады. И главное — она считалась самой красивой женщиной своего времени.
И была ей.
Бывает, женщина кажется красивой оттого, что считается таковой. Клеопатру, дурнушку, пленившую двух триумвиров экзотикой неведомого Востока, считали неотразимой красавицей, и она сама поверила в это, заставив поверить в то же и нас, далеких потомков.
Но красота Таис не была надуманной, она была настоящей. Вообразите золотокожую красавицу с изящным, словно у праксителевой Афродиты носиком и подобными лепесткам левантийской розы губками, то и дело приоткрывающими изумительные черточки ровных жемчужных зубов. Безупречный овал лица обрамляли локоны светло-желтоватых, с легкой рыжинкой волос, волной ниспадающих на хрупкие плечи и ниже — до изящной волнующей талии. Фигура Таис была столь великолепна, что при взгляде на ее точеные ножки и высокую нежную грудь у мужчин перехватывало дыхание. Но самым прекрасным были глаза — бездонные родники, наполненные самой чистой в мире водой, искрящиеся, переливающиеся, ликующие, смеющиеся; темно-синие, штормовые перед грозой и наполненные апельсиновым цветом в мгновения радости. Эти глаза манили, завораживали, пленили. От этих глаз невозможно было отвести взор.
Так случилось и с Александром. Великий полководец смотрел в глаза Таис и не мог вырваться из их сладкого плена. Тогда девушка опустила глаза и тихо засмеялась. Помотав головой, царь перевел взгляд левее изящной головки афинянки.
— Ты единственный неприятель, какому я смог бы проиграть битву, — признался он.
Таис продолжала улыбаться.
— Разве я неприятель?
— Нет… Я… — Царь македонян, бесстрашно смотревший в глаза мириадам врагов, неожиданно смутился. — Ты…
— Твои воины разоряют город.
— Да. — Александр обрел дар речи. — Парсы негостеприимно встретили нас. Я научу их быть радушными.
— Они пытаются разгромить храм Ахурамазды, — продолжала Таис. — Я только что оттуда. Жрецы затворили ворота и собираются защищать священный огонь. Если македоняне потушат его, Персида, Мидия и Ариана поднимутся против тебя. И это будет уже война не за царский престол, а война за поруганные святыни. Это будет война на полное истребление. Ты, конечно, перебьешь этих людей, но половина македонской армии поляжет на обезлюдевших пространствах Азии.
Таис хотела прибавить еще что-то, но Александр уже все понял. То, о чем говорила гетера, было более, чем серьезно. И македонянин решил:
— Мне, конечно, стоило б проучить этих магов за поругание эллинских святынь, но ты права — в этом деле нельзя переступать известную грань. Я сейчас же кликну гетайров и освобожу этот храм. А вечером я приглашаю тебя к царскому столу.
Царь взглянул на Таллию, словно спрашивая: ты довольна? Девушка склонила голову, благодаря, и тут же прибавила:
— Если царь не против, я хотела бы пойти с ним.
— Царь не против. Обожди меня здесь.
Полы багряного плаща разлетелись по воздуху, Александр стремительно удалился в обеденную залу…
Вскоре группа гетайров во главе с царем и Таис уже стояла у восточного храма Ахурамазды, главного святилища Парсы. Здесь собралось несколько сот воинов, предпринимавших отчаянные попытки проникнуть сквозь храмовые ворота. Среди буянов было немало педзэтайров, несколько гипаспистов, но в большинстве своем сюда сбежались эллинские наемники, алчущие золота, которое по их мнению хранилось в храме.
Представ перед возбужденными воинами, Александр потребовал, чтобы они немедленно покинули храмовую площадь. Окружившие царя гетайры выразительно взялись за рукояти мечей. Воины были пьяны, и от них можно было ожидать чего угодно. Однако даже во хмелю они не осмелились возразить своему непобедимому царю, которого боготворили. Немного погудев, толпа растеклась по близлежащим улочкам, вламываясь в дома в поисках женщин, золота и вина. Александр положил руку на плечо стоящей рядом Таис.
— Они ушли. Ты довольна?
Повернув свою чудесную головку, афинянка взглянула на царя. Она была много ниже и оттого выглядела хрупкой и трогательно-беззащитной, В глазах девушки плескалась синева великоморья.
— Почти. Но теперь они пошли убивать и насиловать.
— Таков удел этого города. Парса — город-трутень, гнойник на теле Азии. Она не производит, а лишь пожирает произведенные другими богатства. Ее удел — умереть, угаснуть, превратиться в пустынную пыль!
