Воевода - [100]

– Че зенки таращишь?! – заорал воевода. – Дверь открывай немедля, пока я тебе кишки на руку не намотал.

– Не мошна открывайть тверь, – на ломаном русском зашепелявило лицо, – сфятой отец сказаль, што никому не отрывайт, когда никого нешт.

Воевода свирепо взглянул на мышиные глазки и сразу понял, что разговор с этим созданием будет долгим и противным. Поэтому молниеносным движением он ухватил лицо за нос и крепко сжал свои железные пальцы.

– Аай, яай, яай! – жалобно завопило лицо.

– Открывай немедля, а то нос оторву! – грубо пообещал воевода.

Лицо скосило плутоватые глазки на воеводскую взлохмаченную голову без шапки и прошипело:

– Ну латно, латно, только нос моя пусьти.

– Дверь вначале открой!

Лицо захлопало глазками, поняв, что задуманное не прошло, и, побродив руками по двери, скрипнуло большой щеколдой. Дверь отворилась, и Звянко с видимым сожалением разжал пальцы. Воевода и боярин ступили на прохладный камень плит, которыми был покрыт весь пол храма. Нарисованные на стенах лики святых со всех сторон строго и молчаливо взирали на них. Воевода перекрестился, а боярин остановился, сложив руки на груди. Взгляд его умных глаз с любопытством рассматривал росписи и сверкающее позолотой убранство храма, понимая, как на человека действует повторяющийся ритм золоченых завитков на деревянной резьбе иконостаса, как перекликаются краски, стараясь внушить священный страх. «Здесь могли бы быть лики русских богов, – подумал он, – Сварог, создатель мира, Род, Матерь-Сва, Лада, Макошь, Перун, Велес, Белобог и Даждьбог; все они несли великую древнюю мудрость, незримо проступая сквозь доски икон с одним молчаливым вопросом: «Зачем нужны чужие лица и чужие имена, разве вам, людям, мало дадено добра, любви и ума, что захотелось чужого?»

– Видно, мало дали ума, – вслух самому себе же и ответил Лют, – а может, напротив, кому-то слишком много, да так, что возомнил человек о себе как о Боге, мол, мне самому и решать, кому и во что верить.

– Ты это о чем? – не понял воевода.

– Да все о том же, – нахмурился боярин, снова невольно припоминая свое далекое прошлое и то, как совсем другой храм и другие святыни однажды круто изменили и его жизнь, и его судьбу, – где здесь самое главное, самое святое место будет?

– Да вот оно и будет. – Звянко указал рукой на иконостас, нарочно умолчав про скрытый за ним алтарь.

Лют тихо подошел к царским вратам, выставив вперед руку с раскрытой ладонью, словно слепой, ищущий путь. Рука его несколько раз медленно описала в воздухе полукруг и наконец остановилась.

– Да, место тут непростое, намоленное, – тихо произнес боярин, словно боясь разбудить спящих где-то в полумраке церковных сводов духов.

– Древностью глубокой веет, – Лют печально вздохнул, – а церковь-то почитай лет десять тому назад ставили. Стало быть, старую святыню под себя подмяли.

Он тихонько толкнул царские врата, с лукавым прищуром глаз обернувшись на Звянко: мол, ты, наивный, думал, что я не найду за вратами главной святыни.

– Тута нелься, совсем нелься! – завопил испуганно сторож храма. – Сфятой отец...

Но поперхнулся последними словами под грозным взглядом ястребиных глаз Люта.

– Сфятой, говоришь? – передразнил он, еле сдерживая кипящую в нем ярость.

Царские врата упруго скрипнули трущимся деревом, но не открылись, закрытые изнутри на деревянный засов.

– Сейчас мы посмотрим на его святость, – кулак Люта обрушился на врата со всей силой боярской длани.

Внутри что-то обреченно хрустнуло, и врата распахнулись.

– Лют Гориславич, да ты что?! – вскричал воевода. – Что ты творишь?!

– А что я творю? – невозмутимо ответил боярин, внимательно разглядывая открывшийся его взору престол в виде огромного синеватого камня, который обрамляли каменные ступени, позволявшие подняться к его вершине, превращенной при помощи каменной кладки в прямоугольное плоское возвышение, напоминающее стол. Все это было покрыто расшитой золотом парчой. В самом центре этого стола лежала толстая книга в дорогом переплете с серебряными застежками.

– Это же престол – место самого бога! – цепенея от ужаса, пролепетал Звянко. – Сюда только священник может войти.

– Мне тоже можно, – Лют, как ни в чем не бывало, двинулся вперед, внимательно осматривая все и продолжая щупать перед собой воздух растопыренными пальцами раскрытой вниз ладони.

– Это почему же? – в голосе воеводы зазвучали грозные нотки гнева.

– Ты, Звянко, хороший человек, но почему-то все время забываешь, что мы, славяне, внуки Даждьбога и прямые потомки богов, – Лют повернулся и посмотрел внимательно в глаза воеводы, словно сомневаясь в том, что тот тоже является одним из потомков богов, – а значит, мы можем разговаривать с любым богом на равных.

Он немного помедлил, дожидаясь, пока все слова упадут в смутную воеводскую душу, и продолжил с нескрываемым вздохом сожаления. – Но ты зачем-то помнишь то, что внушает тебе греческий поп про то, что ты – раб божий.

– Ты уж определись как-нибудь, – боярин вдруг замолчал и прислушался, – кто ты есть на этой земле? – договорил уже тихим, едва слышным голосом.

– Кто, кто? Воевода я и все тут! – сердито буркнул Звянко.