Воевода - [32]

Это положение Даниил усвоил позже. А пока он отбывал не срок береговой службы, а опальное время. Однако на Руси к опальным людям всегда было особое отношение. И мало было тех, кто осуждал их или, чего доброго, презирал. Чаще всего они встречали сочувствие и даже участие в своей судьбе. Порою ими тайно гордились. Ведь опальный человек на Руси — это тот, который поднялся против несправедливости государя, существующего порядка, а вернее, беспорядка жизни.

Так относились к побратимам Даниилу и Ивану в летучем полку. После хорошей взбучки ордынцам на речке Рамасухе, где полки князей Одоевского и Микулинского уничтожили более трёх тысяч человек, захватили много оружия и коней, Даниил и Иван, не получившие в сече ни одной царапины, но бившиеся рядом с самим Павлом Лебедем, были повышены в чине, стали десятскими вместо павших. Пономарь отказывался:

— Я хочу быть стременным при Адашеве.

Но князь Микулинский строго молвил:

— Ты, ратник, не на деревенских посиделках, а в передовом полку, и здесь, как в монастыре, послушание исполнять обязательно.

А тут и Даниил сказал, веское слово:

— Нам с тобой, побратим, вровень расти.

Пономарь был силён в грамоте, покладист, но и твёрд, когда надо, не умел льстить, да и не хотел, похоже. В ратном деле показал себя бесстрашным. Просто он не знал, как можно вести себя в бою по-другому, если есть одна жажда: убить врага, пока он тебя не убил. Но умирать ему не хотелось, и он ответил воеводе как должно:

— Если так надо, князь-батюшка, я согласен быть десятским.

— Вот и славно. А чтобы вы оба чувствовали себя уверенно в новых схватках, Паша Лебедь вас всему научит. В ертауле каждому воину особая наука нужна.

Однако ни полку-ертаулу, ни полку правой руки не пришлось наступающей осенью заниматься овладением ратного искусства. Князь Пётр Одоевский, сознавая свою вину за разорение и сожжение Козельска и сожалея о том, посоветовавшись с князем Семёном Микулинским, пришёл к благому решению. Разговор двух князей происходил вскоре после возвращения на становище близ деревни Жиздра. Шатёр поставили у речки. Стояла чудная погода, и настроение у воевод было хорошее.

— Сколько мы простояли в Козельске, Иваныч? — спросил Одоевский Микулинского.

— Так май, июнь, июль, — ответил тот.

— Я и говорю, что за три месяца можно было полюбить такой славный и тихий городок. Речка Жиздра там уж больно хороша, сазаны в ней ещё лучше.

— К чему ты клонишь, княже Пётр, не пойму. Говори уж без обиняков.

— И правда, зачем вокруг да около. Надо нам, княже Семён, в Козельск идти и там оставаться до упора, до холодов. Помочь горожанам в обустройстве жизни. Ведь впереди зима.

— Я разве против?

— А коль не против, давай поднимать полки и двинем их поближе к Козельску. Лагерем встанем близ Оптиной пустыни, помолиться сходим. Вот славно-то!

Как задумали воеводы, так и поступили. Вскоре полки разбили шатры, поставили шалаши между Оптиной пустынью и Козельском. Пока ратники обустраивались на новом месте, воеводы отправились в Козельск посмотреть, как поднимается из пепла город. Князь Одоевский позвал с собой Даниила Адашева. Слышал он, что у того тут невеста жила. В пути князь побередил рану Даниила.

— Видишь, как нас Ахмат обдурил. Поспели бы мы по голове его ударить, была бы твоя суженая здесь.

— Она знала свою судьбу, — ответил, помрачнев, Даниил.

— Ты держись. Ты стойкий, и твои раны зарубцуются, — попытался утешить Адашева князь.

— Что ж, время лечит, — отозвался Даниил, и на этом их разговор исчерпался.

Все трое прошли в Козельск за крепостные ворота, которые, как и все стены, каким-то чудом уцелели во время пожара. Город поднимался медленно. Лишь кое-где белели срубы новых домов, но всё больше чернели пожарища.

Воеводы Одоевский и Микулинский пришли на городскую площадь, которая казалась теперь слишком большой. Со всех сторон её окружала пустота, чёрная и неприглядная. Одоевский подумал, что надо бы найти властных городских людей, окладчиков, городового приказчика и с ними выяснить, кому из уцелевших жителей следует помочь. Но всё было не так просто. В Козельске после набега татар не осталось в живых никого из служилых людей. Одни были убиты, другие угнаны в полон. И вскоре на площади близ Одоевского и Микулинского собралось сотни три простого люда, большей частью пожилого и преклонного возраста. Ни у кого из них не было в семьях крепких молодых рук, чтобы построить на погорелье новые дома. И денег у них не было, чтобы нанять работных людей, мастеров плотничьего дела. Да и леса на стройку они не знали где взять. Были в уезде государевы леса, но в них горожанам могли дать вырубку только с разрешения Поместного приказа. Разобравшись с жителями во всех препонах, кои мешали им восстанавливать город, Одоевский и Микулинский только развели руками. Однако находчивый князь Пётр нашёл для своих воинов дело.

— Поначалу мы расчистим город от погорелья, построим шалаши кому надо, а там посмотрим. — Разговаривая с князем Микулинским, Одоевский всё посматривал на Адашева и наконец сказал: — Тебе, сын Фёдоров, от нас, воевод, и от всех горожан будет важное поручение. Поедешь в Москву радеть в приказах за них. Чтобы лес им разрешили брать в государевых лесах, чтобы наместника прислали. У Макария побываешь, о пастыре порадеешь. В Разрядном приказе ты должен добиться согласия селить здесь воинов наших полков на постоянное прожитие.