Воевали мы честно - [31]

Прослушав известия, я пошел обратно на станцию Аувере. За полчаса, проведенные в блиндаже, я позабыл все страхи. Спокойно вернувшись к платформам и подойдя к машине, я заглянул в нее. Подошел к платформе. Окликнул ребят. Те сказали, чтобы я быстрее забирался к ним. Оказывается, только что закончился очередной обстрел. Я залез под платформу, но тут прибежал посыльный и велел быстро собираться к переезду на новый КП.

Приехали в большое имение. Вокруг огромный старый парк. Поставили машину у невысокого холма, в котором был вырыт погреб. Развернули рацию, начали работать. Рядом находились еще два штаба. Вдали раздался пушечный выстрел. Через несколько секунд послышались свист тяжелого снаряда и сильнейший взрыв. Через каждые две минуты — снова выстрел, свист и взрыв. Шел методичный обстрел района нашего расположения тяжелыми дальнобойными снарядами. Ребята, свободные от дежурства, укрылись в погребе. Заработала рация. Штаб армии передавал радиограмму. Радиограмма оказалась длинной. Пока я ее принимал, рядом несколько раз рвались снаряды. При каждом разрыве я пропускал несколько цифр. Когда закончил прием, выяснилось, что не принято несколько групп, состоящих из пяти цифр. Пришлось попросить радиста штаба армии повторить эти группы. Приняв радиограмму, передал в штаб армии сигнал «АС» — «связь временно прерываю». Отнес радиограмму начальнику штаба и тоже спустился в погреб. Погреб, врытый в склон холма, был больше похож на сарай. Передняя стенка сколочена из досок. Посередине большое окно, закрытое ставнями. После каждого взрыва ставни падали. Приходилось выходить из погреба и возвращать ставни на место. Спокойно работать в этом имении было невозможно, и начштаба Брюквин решил сменить место.

Остановились на краю большого поля. На этом пшеничном поле похоронили мы командира танковой роты Михеева. Он был очень высокого роста. Долгое время служил в нашем полку. Как ротный числился на хорошем счету, да только под Нарвой подстерегла его смерть.

Мы обратили внимание, что медсестра Галя Петрова зачастила к нам на радиостанцию. До этого она нас своим вниманием не баловала, а тут придет, сядет и слушает наши переговоры с танкистами. Вскоре мы поняли, что ее интересует голос командира полка. Галя и раньше влюблялась, ну а теперь вот случился роман с командиром полка.

Ночью стали менять командный пункт. Вел нас сам начальник штаба, а он прекрасно читал карты. Возможно, обстановка на фронте была не ясной, но мы заблудились. Глубокой ночью в чистом поле начальник штаба приказал взять оружие и приготовиться к круговой обороне. Наш полковой врач, капитан медслужбы, призналась медсестре Гале, что она не умеет обращаться с пистолетом. Галя показала ей, как заряжать и стрелять. Получилось так, что, тренируясь, врач случайно нажала на спусковой крючок. Раздался выстрел, пуля пробила ногу. Рану перевязали, и утром, когда обстановка прояснилась, раненого врача отправили в госпиталь. Замполит пытался раздуть дело о самостреле, но в конце концов все завершилось благополучно, а в полку вскоре появился новый врач.

Бои продолжались. Вечером помощник начальника штаба капитан Аркадий Лондон, взяв с собою Трунова, пошел на передний край, чтобы наладить взаимодействие с другими частями. Там они оказались в такой передряге, что чуть не попали в руки немцев. В суматохе потеряли друг друга. Был момент, когда Володя лежал в кювете, а по другой стороне дороги шли фрицы. Кто-то пришел к нам на радиостанцию и сообщил, что видели, как Трунова убили. Это был страшный удар. Столько времени вместе, и вдруг такое известие. Мы сидели в машине, ничего не соображая. Предстояло написать письмо его матери, а мы не находили слов для такого послания. Как сообщить ей о гибели единственного сына? В это время открылась дверь, и в машину зашел Володька. Мы обалдели! Мы не могли поверить своим глазам! А он с удивлением спросил, что это на него так уставились. Мы объяснили, что переживаем весть о его гибели. Володя рассказал, что слухи о его гибели сильно преувеличены и он только ранен. Действительно, из спины торчал маленький осколочек. Мы его выдернули. Санитарка сделала перевязку, и рана довольно быстро зажила.

Нас вывели из боя и отправили в сторону Кингисеппа. В свободное время ходили к реке Нарва. Посмотрели на крепость Ивангорода, находившуюся на острове посреди реки. Побродили у стен краснокирпичной Кренгольмской мануфактуры. В лесу, где мы стояли, было очень много спелой брусники. Набрав котелок ягод, мы засыпали бруснику дневной нормой сахара и варили на экипаж варенье. Вспоминалось что-то родное, домашнее.

Рядом проходило шоссе. Однажды оттуда послышалась песня. Впечатление было такое, будто идет, по крайней мере, рота солдат. Начинал запевала, встревал подголосок и затем подхватывали остальные. Когда поющие появились в промежутке между деревьями, оказалось, шло всего-то шесть человек, а пели так, что удивили всех нас.

Надо сказать, что во время войны на фронте любили музыку и песни. Большим уважением пользовались гармонисты. При каждом удобном случае вокруг них собирался народ, и все с удовольствием слушали музыку. Командир полка Семеркин часто во время перерывов между боями вызывал к себе командира орудия, хорошо игравшего на гитаре и прекрасно исполнявшего блатные песни.