Военный переворот - [34]

Поскольку по масштабу дар таков,

Что сам поэт вместить его не может.

Духовный кризис за год одолев,

Прокляв тиранов всею мощью пасти,

Он ринется, как вышколенный лев,

Внедрять в умы идеи прежней власти,

Давя в душе мучительный вопрос,

Глуша сомненья басовым раскатом

И, написав поэму "Хорошо-с",

С отчаянья застрелится в тридцатом.

Лет за пять до него другой поэт,

Не сдерживая хриплого рыданья,

Прокляв слепой гостинничный рассвет,

Напишет кровью "Друг мой, до свиданья…"

Поскольку мир его идет на слом,

А трактор прет, дороги не жалея,

И поезд — со звездою иль с орлом

Обгонит жеребенка-дуралея.

Жизнь кончена, былое сожжено,

Лес извели,їдороги замостили…

Поэту в нашем веке тяжело,

Блок тоже умер.

(Но его простили).

Тут из Европы донесется рев

Железных толп, безумием обятых.

Опять повеет дымом. Гумилев

Погибнет за Испанию в тридцатых.

Цветаева задолго до войны,

Бросая вызов сплетникам досужим,

Во Францию уедет из страны

За жаждущим деятельностьи мужем

Ему Россия кажется тюрьмой…

Какой-то рок замешан в их альянсе,

И первой же военною зимой

Она и он погибнут в Резистансе.

В то время вечный мальчик Пастернак,

Дыша железным воздухом предгрозья,

Уединится в четырех стенах

И обратится к вожделенной прозе.

Людей и положений череда,

Дух Рождества, высокая отвага…

И через год упорного труда

Он ставит точку в "Докторе Живаго"

И отдает в российскую печать.

Цензура смотрит пристально и косо,

Поскольку начинает замечать

Присутствие еврейского вопроса,

А также порнографию. (Поэт!)

Случаются сомнительные трели

Насчет большевиков. Кладут запрет,

Но издавать берется Фельтринелли.

Скандал на всю Россию — новый знак

Реакции. Кричат едва не матом:

"Ступайте вон, товарищ Пастернак!".

Но Пастернак останется. Куда там!

Унизили прозванием жида,

Предателем Отчизны окрестили…

Сей век не для поэтов, господа.

Ведь вот и Блок…

(Но Блока все простили).

Добавим: в восемнадцатом году

Большевики под громкие проклятья

Бежали — кто лесами, кто по льду.

Ильич ушел, переодевшись в платье

И не боясь насмешек. Что слова!

"А вы слыхали, батенька, что лысый

Оделся бабой?" — "Низость какова!".

Но он любил такие компромиссы.

Потом осел в Швейцарии. Туда ж

Соратники (туда им и дорога).

Уютный Цюрих взят на абордаж.

В Швейцарии их стало слишком много.

Евреев силой высылают вслед.

Они, гонимы вешними лучами,

Текут в Женеву, что за пару лет

Наводнена портными и врачами,

А также их угрюмыми детьми:

Носатые, худые иудеи,

Которые готовы лечь костьми

За воплощенье Марксовой идеи.

Количество, конечно, перейдет

В чудровищное качество, что скверно.

Швейцарии грозит переворот.

И он произойдет. Начнется с Берна.

Поднимутся кантоны, хлынут с Альп

Крестьяне, пастухи, и очень скоро

С землевладельца снимут первый скальп.

Пойдет эпоха красного террора

И все расставит по своим местам.

Никто не миновал подобных стадий.

Одним из первых гибнет Мандельштам,

Который выслан из России с Надей.

Грозит война, но без толку грозить:

Ответят ультиматумом Антанте,

Всю землю раздадут, а в результате

Начнут не вывозить, а завозить

Часы и сыр, которыми славна

В печальном, ненадежном мире этом

Была издревле тихая страна,

Столь гордая своим нейтралитетом.

Тем временем среди родных осин

Бунтарский дух растет неудержимо:

Из сельских математиков один

Напишет книгу о делах режима,

Где все припомнит:їлозунг "Бей жидов",

Погромы, тюрьмы, каторги и ссылки,

И в результате пристальных трудов

И вследствие своей бунтарской жилки

Такой трехтомник выдаст на-гора,

Что, дабы не погрязнуть в новых бурях,

Его под всенародное ура

Сошлют к единомышленникам в Цюрих.

С архивом, не доставшимся властям,

С романом карандашным полустертым

Он вылетит в Германию, а там

Его уже встречает распростертым

Объятием, не кто иной, как Бёлль.

Свободный Запад только им и бредит:

"Вы богатырь! Вы правда, соль и боль!".

Оттуда он в Швейцарию поедет.

Получит в Альпах землю — акров пять,

Свободным местным воздухом подышит,

Начнет перед народом выступать

И книгу "Ленин в Цюрихе" напишет. ї

Мир изменять — сомнительная честь.

Не лечат операцией простуду.

Как видим, все останется, как есть.

Законы компенсации повсюду.

Нет, есть одно. Его не обойду

Поэма получилась однобока б:

Из Крыма в восемнадцатом году

В Россию возвращается Набоков.

Он посмуглел, и первый над губой

Темнеет пух (не обойти законов

Взросления). Но он везет с собой

Не меньше сотни крымских махаонов,

Тетрадь стихов, которые не прочь

Он иногда цитировать в беседе,

И шахматный этюд (составлен в ночь,

Когда им доложили о победе

Законной власти). О, как вырос сад!

Как заросла тропа, как воздух сладок!

Какие капли светлые висят

На листьях! Что за дивный беспорядок

В усадьбе, в парке! О, как пахнет дом!

Как сторож рад! Как всех их жалко, бедных!

И выбоина прежняя — на том

же месте — след колес велосипедных,

И Оредеж, и нежный, влажный май,

И парк с беседкой, и роман с соседкой

Бесповоротно возвращенный рай,

Где он бродил с ракеткой и рампеткой.

От хлынувшего счастья бестолков,

Он мельком слышит голос в кабинете

Отцу долдонит желчный Милюков:

"Несчастная страна! Что те, что эти!".

И что с того, что эту память он

В себе носить не будет, как занозу,

Что будет жить в Отчизне, где рожден,

И сочинять посредственную прозу

Не более; что чудный дар тоски