Военный мундир, мундир академический и ночная рубашка - [63]

Роман с Родриго был высшим взлетом Сесилии, Аристократ, богач, имя – в газетах, портреты – в журналах в сопровождении самых лестных отзывов. А какой изысканный кавалер! Даже чересчур изысканный… Уж он бы никогда не позволил себе уподобить женщину салату. Родриго – воплощенная воспитанность. Но Сесилия безошибочно чувствует, что уже приелась ему: их встречи становятся всё реже. Сначала они виделись ежеднев­но, потом через день, потом раз в три дня, а сейчас уже – раз в неделю, и что дальше будет – одному богу известно… В последний раз Родриго сказал, что уезжает в Петрополис, там будет встречать и рождество, и Новый год, а вернётся лишь в двадцатых числах января, чтобы проголосовать за генерала.

Сесилия вызвалась сопровождать его: она могла бы остановиться в какой-нибудь маленькой гостинице… Однако Родриго с деликатностью, столь ему свойственной, отклонил это предложение: краткая разлука лишь усилит радость новой встречи. Но Сесилия знает, что новой встречи не будет.

Он, впрочем, ещё не завтра уезжает. Родриго будет присутствовать на представлении пьесы Антонио Бруно, главную роль в которой играет Мария-Жоан. На следующей неделе – «сейчас буквально ни минуты свободной» – он завезёт билеты ей, генералу и доне Консейсан. В своей вступительной речи генерал обязательно должен упомянуть об этой комедии в стихах. Вот что значит воспитание: какой замечательно благовидный предлог для того, чтобы пригласить её родственников на премьеру! «На будущей неделе…» – сказал он. «В последний раз…» – догадывается Сесилия. Обидно до слёз: такой изысканный, утончённый и элегантный… А уж какой любовник!..

Вот тогда-то в первый раз Сесилия и назвала Клодинора Сабенсу нежно – Кло-кло, и в порыве страсти он ответил: Сиса, любимая моя Сиса!

НЕОБХОДИМЫЙ ВИЗИТ

– Визит совершенно обязателен! Ни один кандидат ни под каким видом не смеет уклониться от посещения того или иного академика. А вот академик имеет право отложить приём кандидата или вовсе отказать ему. Дело кандидата – почтительно испросить разрешения навестить члена Академии в удобном тому месте и в удобное для того время.

Старый Франселино, развалившись в кресле в библиотеке Академии, излагает свою точку зрения коллегам, обсуждавшим этот вопрос перед его приходом. Коллеги безмолвно внимают старейшине Академии, одному из её основателей, «бессмертному» с сорокатрехлетним стажем, непререкаемому авторитету в области устава, правил и традиций этого учреждения.

– Да, я знаю, что в уставе ни слова не сказано о предвыборном визите. Тем не менее этот неписаный за­кон значит больше, чем любой параграф устава Академии. Это conditio sine qua non[24] для того, чтобы кандидат прошел на выборах. И боже упаси кандидата сказать, что кто-то из академиков ему не нравится или не вызывает у него уважения. В этих стенах нет места антипатии или вражде: здесь все равноуважаемы.

Он может распространяться об этом часами, поскольку главная его задача защитить незыблемость иерархии и авторитет Академии.

– Если академик публично заявил о своём намерении поддержать того или иного претендента, это не освобождает остальных претендентов от необходимости наносить ему визит. Напротив, в этом случае визит делается ещё более обязательным.

Франселино с наслаждением затягивается сигаретой – он выкуривает в день только пять штук, чтобы уберечься от катара и бронхита, – и продолжает:

– Наша Академия – учреждение единственное в своём роде и не имеющее себе равных. К ней должно относиться с восхищением и трепетом. А поскольку Академия состоит из академиков, логично предположить, что и мы вправе претендовать на восхищение и трепет. Что стало бы с нами без предвыборных визитов?!

Одобрительные восклицания коллег встречают риторический вопрос престарелого дипломата. А он сурово выносит приговор:

– Заявив, что не пойдет к Лизандро с визитом, генерал совершил серьезную и непростительную ошибку. На каком основании он позволил себе такое пренебрежение? Лизандро поддерживал кандидатуру полковника Перейры? Ну и что? Он имел на это право и этим правом воспользовался. А вот генералу права нарушать одну из самых чтимых традиций нашей Академии никто не давал. Он поступил дурно.

Вывод Франселино находит единодушную поддержку среди коллег. Один из них добавляет:

– Этот Мажино не только самодур, но и утомительный болтун. Не знаю, что хуже.

Можно было бы сказать, что генерал Морейра не только самодур и болтун, но еще и сущий младенец в академических делах: он доверительно рассказал двум-трем «бессмертным», что не станет наносить визит Лизандро Лейте, который был так любезен с ним во все время предвыборной кампании и который до сих пор не сложил оружия, подговаривая бывших сторонников Пе­рейры не голосовать за генерала. Генерал счел, что его генеральское достоинство ущемлено, и стал в позу: единственный претендент, по его мнению, может рассчитывать на некоторые вольности и поблажки.

Доверительный разговор перед выборами в Академию смело уподоблю шилу в мешке, особенно если разговор этот обнаружил, что кандидат непочтителен и забывает свое место. Никто ему таких вольностей не позволял и поблажек не давал.