Военный дневник - [18]

. Это человек глубоко порядочный и, конечно, доведет дело до конца. Но долгое время Государь верить не хотел. Я ему неоднократно говорил, но он все как-то уклонялся и сомневался в правде. В этом много виноват кн[язь] Орлов, который был в переписке с кн[язем] Белосельским[91], а последний состоял при Ренненкампфе и не командовал своей бригадой, которая входила в состав той же армии. Белосельский сильно поддерживал Ренненк[ампфа], [которого поддерживал] и Андрюша [Шувалов][92]. Я ему однажды говорил: что Вы делаете, Россию губите, защищая такого ген[ерала]. На это [Шувалов] мне ответил, что Ренненк[ампф] ему однажды в жизни помог, и он считает своим долгом и его теперь выручать. Я ему сказал, что это не причина и интересы государства должны быть выше личных чувств. Орлов тоже не прав. Он пользовался кроме того частными агентами, с которыми сносился жандармским шифром, и, конечно, сведения, добытые таким путем, не могут быть всегда очень чисты. А надо быть очень осторожным с Государем. Так легко в его глазах очернить кого бы то ни было, и даже ежели он и не поверит, то все же остается немного. И ежели нет точных данных о ком бы то ни было, лучше не говорить, как плохое, так и хорошее. Но ежели есть точные сведения, то надо говорить всю правду. Это долг каждого перед своим Государем. Ну вот, как я говорил, Государь долго не верил мне, а я его довольно часто видел, когда был нач[альником] шт[аба] в 6-й арм[ии] в Петрограде. Государь очень интересовался делами войны, и никто его не держал в курсе дела. Я ездил к нему рано утром, никто не знал об этом. Однажды я нашел большую перемену в Государе. Он мне сам стал говорить про Ренненкампфа, обвиняя его. Оказывается, у него был до этого в[еликий] кн[язь] Дмитрий Пав[лович] и имел четырехчасовой доклад у него. Дмитрий Павлович хорошо знал детали всего этого дела, и его доклад сильно повлиял на Государя. Я лично думаю, что Ренненкампф один виноват во всем этом деле. Жилинский гораздо меньше, хотя Верх[овный] главн[окомандующий] мне сказал, [что] не знал я Жилинского на прежней службе — я бы даже заподозрил его в высшей измене. Этот вопрос, конечно, трудно решить.

А вот на Кавказе — дела творятся. Прямо чудеса что такое! Бедный гр[аф] Воронцов[93] так рамолен {от французского ramolli — расслабленный, физически и умственно немощный, впавший в слабоумие человек}, что перед приездом Государя ему впрыснули камфору, и он мог три минуты говорить с Государем. После чего впал снова в полный рамолисмент. Он и доклады больше не принимает. Графиня к нему никого не пускает. Принимает лично все доклады и управляет всем Кавказом лично, как гражданскою частью, так и военною. Вообразите, что даже штаба армии нет. Нет командующего, ничего нет. И это прямо чудом ген[ерал] Юденич[94] спас положение. Так нельзя это было оставить. Теперь туда послан Сашка Воронцов[95]. Мы его одели кавказцем и поручили (я вел с ним эти переговоры), чтоб он убедил своего отца поручить Мышлаевскому[96] командование армией и сформировал бы ему штаб, а он пусть остается главнокомандующим. Сашка был у Верховного и теперь уехал на Кавказ. На это я рассказал Енгалычеву то, что мне говорил ген[ерал] Гулевич про тот же Кавказ.

Государь был на Кавказе, эту часть в скобках {так в тексте}. Я лично уже слышал от Государя. (Ему Воронцов докладывал, что наступление турок нельзя ожидать раньше февраля — марта, когда снега стают. Потом Государь был в Сарыкамыже[97] и только успел доехать обратно до Ставки, как была получена телеграмма, что Сарыкамыж уже окружен турками.) Как теперь оказалось, именно в то время, когда Государю докладывали, что турки будут наступать не раньше февраля — марта, два их корпуса уже обходили нас справа, а в то время, когда Государь был в Сарыкамыже, авангард турок показался уже на горах, и курды, по сведениям пленных, даже хотели обстрелять царский поезд, но никак не ожидали, что он так скромно выглядит. Через два дня после отъезда Государя Сарыкамыж был занят. Из этого видно, в какой опасности Государь был благодаря беспечности и халатности штаба кавказского наместника.

Самое же дело под Сарыкамыжем произошло следующим образом. Город этот лежит на единственной жел[езной] дор[оге] в тылу нашей армии, и с его захватом тыл был окончательно отрезан. Когда еще только обозначилось наступление турок, в армию (там всего было 1 3/4 корп.) был[и] послан[ы] Мышлаевский и Юденич. Они ехали на моторе. Но уже Сарыкамыж был обложен со всех сторон и проехать нельзя было. Мышлаевский повернул мотор и поехал прямо в Тифлис, заявив, что смертельно заболел, и слег там в постель. Юденич же как-то прорвался мимо Сарыкамыжа, добрался до армии и, как уже известно, разбил турок наголову. Узнав о блестящей победе, Мышлаевский выздоровел и требует себе Георгиевский орден.

В это же время дежурный генерал штаба наместника ген[ерал] Веселовзоров[98] послал всем министрам и многим другим лицам телеграммы с извещением, что турки под стенами Тифлиса, что Кавказ будет завоеван турками, положение безнадежное и что необходимо прислать немедленно два корпуса. Верх[овный] главн[окомандующий], когда узнал об этом, потребовал увольнения генерала Веселовзорова, но гр[аф] Воронцов умолил Верх[овного] гл[авнокомандующего] его оставить как единственного его помощника и без него он ничего не может. Как оказалось, ген[ерал] Веселовзоров — личный друг графини, и это она пустила за его подписью эти телеграммы, и она же опять именем гр[афа] Воронцова упросила его не убирать.