Военные рассказы - [8]

Науменко управлял подразделениями, наступавшими с севера, я шел с юга. Сперва проводником для меня Степан выделил кого-то из лесников, но потом, подумав, кликнул Илью:

— Ильюша! Пойдешь с командиром. Да смотри у меня…

— Есть, товарищ командир! — молодцевато козырнул Илья.

По глазам я видел — не хочется Романенко покидать своего патрона. И он, не выдержав, спросил:

— И там оставаться до конца боя?

Я поспешил ему на помощь:

— Приведешь на место — и сразу же к товарищу Науменко.

Когда совещание окончилось и командиры собирались уже расходиться, из-за кустов показалась пароконная подвода. Управлял ею партизан из головного дозора, на возу сидело еще несколько партизан, лошади же были чьи-то чужие.

Незнакомый голос возмущался:

— Дров искал. Выходит, и в лес съездить нельзя? Подвода остановилась. Партизаны стащили с воза бородатого дядьку. В поношенном ватнике и желтых огромных ботинках, он и впрямь напоминал лесоруба.

— Я ж не знал, что нельзя. А дома дров ни полена, жинка лается, вот и поехал… шукать…

— Чертову мать ты шукал, собака!

Увидев Науменко, «лесоруб» побледнел, замолчал и задрожал мелкой дрожью, будто его затрясла лихорадка.

— Староста, — пояснил мне Степан.

— Ну, ну, говори, только мне без вранья, уж я-то во как знаю, куда ехал?

Староста молча уставился в землю неподвижными глазами.

Стало так тихо, что я услышал, как за кустами между собой переговаривались Бабич и Емельянов: «Сегодня ведь пасха. Все немцы и полицаи в рай попадут». — «Жаль, жаль, весь рай запакостят». — «Черт с ними — пусть в рай идут, лишь бы не пакостили на этом свете».

Староста больше не произнес ни слова: то ли был настолько упрям, то ли с испугу у него язык отнялся.

Мы понимали: немцы в Пырнове не дремали и этот «дровосек» был, безусловно, их разведчиком.

V

Среди ночи дотоле молчаливый лес сразу ожил. Зашелестели кусты, шепотом передавались команды. Хрустнет где-нибудь ветка, звякнет случайно кто-нибудь оружием — и сейчас же по ряду несется: «Ш-ш-ш… тише!»

Ни одного резкого звука, только шорох сотен ног о землю, да еще слыхать, как живет лес, что движется по нему не легкий шелест ветра, а нечто грозное, сильное и живое. Даже соловьи приумолкли. Или, быть может, просто уснули в эту пору перед рассветом?

Ночь темная, не видать ни зги. Еще с вечера надвинулись тяжелые тучи, стал накрапывать дождь, унявшийся только ночью. Земля парила, деревья густо усеялись тяжелыми каплями, насыщенная тяжелым туманом темень давила и казалась до того густой и плотной, что люди будто не шли, а все время врезались в нее, словно в какую-то стену.

Передовые дозоры еще с вечера залегли на окраинах Пырнова. Они сообщали через каждые четверть часа, что в городе все спокойно, никаких признаков приготовления к бою не наблюдается. На площади допоздна скулила гармошка да заливались смехом дочки старост.

Однако от острого глаза разведчиков не укрылось и то, что гарнизон городка жил настороженно, придерживаясь всех правил военной обстановки. В дотах и укреплениях день и ночь начеку находились солдаты, у опушки леса были расставлены секреты с ручными и станковыми пулеметами. Возможность ворваться в городок без выстрелов отпадала.

Мы понимали: враг встретит нас шквальным огнем. В гарнизоне подымется тревога. Успех зависит от первого рывка вперед. Первый выстрел — и всеобщая атака. Партизаны должны ворваться на окраину еще до того, как все немцы вступят в бой. Если враг успеет опомниться и занять оборону, тогда можно провоевать тут весь день и уйти ни с чем. А то и вызвать на себя еще немцев из Киева. Нужно было заставить врага драться в строениях, сковать все его возможности маневрировать.

Мы знали: сумеем сделать это, не побоятся наши партизаны смело броситься под горячий град пуль, вихрем ворваться на окраину — мы победим. Дрогнут наши ребята, начнут кланяться первым пулям, залягут, не добежав до города, — считай дело проигранным. Можешь тогда выводить из боя людей, выносить убитых и раненых, отступать обратно в леса. А за тобой следом, не отрываясь, станет наседать осмелевший враг.

У нас все было предусмотрено. И все же мы волновались. Эта операция считалась и по масштабам и по серьезности самой крупной из всех, которые приходилось когда-либо нам проводить. И не случайно, хоть и душно было этой весенней ночью, я чувствовал, как под мой бушлат пробирается неприятный леденящий холодок. Мне было слышно, как дрожит голос Степана Юхимовича.

А момент атаки все приближался. Мысль работала напряженно: все ли предусмотрено? Нет ли какой ошибки?

Идем неширокой дорогой. Вправо и влево разошлись подразделения партизан. Ровно в три тридцать каждое из них должно быть в назначенном ему месте. В три сорок пять — осторожное движение вперед, настолько осторожное, чтобы ни одна веточка не хрустнула, чтобы не звякнуло оружие, не вырвался громкий вздох из груди.

В четыре ноль-ноль — атака.

К Пырнову со всех сторон двигались бойцы.

Серело. В небе развеялись тучи, потянуло холодным ветерком с Десны. На востоке порозовел туман. Уже можно было различить в полумраке деревья, заметить ползущего тенью в двух шагах товарища.