Военные приключения. Выпуск 6 - [58]

Иван хотел напомнить, что приказа непременно взорвать склад, по сути, не было, а так, пожелание, но промолчал. Подумал о том, что все эти снаряды да бомбы приготовлены на головы братвы, что сидит сейчас в сырых окопах, на дома Севастополя, на женщин и детей. Хоть бы и вовсе не было приказа, а если есть пусть крохотная возможность, надо взрывать.

Совсем они продрогли в своих промокших телогрейках да ватных штанах. Некогда белые маскхалаты превратились в пятнистую рванину, но это было даже и лучше: чистого снегу мало, а среди снежных ошметков да луж, да камней в пятнистом незаметнее.

Ночь наваливалась совсем темная, непроглядная, и они начали беспокоиться: не заплутали бы ребята. Но Гладышев с Мостовым каким-то чутьем вышли точнехонько к яме, запаленные от спешки, рухнули на землю, и, еще не отдышавшись, оба разом заговорили. Скоро Мостовой сообразил, что не он должен докладывать, и замолк, отвалился навзничь, будто заснул. А Гладышев все говорил, захлебываясь словами. И выходило из его рассказа, что они с Мостовым оказались поглазастее, точно установили, что собак-таки нет, что в темноте часовые с вышек слезают, поскольку ничего вокруг не видать. Прожектора есть, но их скорее всего не включают, боятся ночных налетов севастопольской авиации. Зато часовых вокруг склада понатыкано через каждые полста метров, а то и чаще, в пределах видимости.

Симакова доклад обрадовал, он вскочил, затоптался на месте. Но тут же опять присел, начал излагать план:

— Значит, так: отдохнем немного, и айда, ребятки. Опять по двое. Подрезаем проволоку. Сумеем незаметно, ставим мины с часовым механизмом. Кого обнаружат, принимают бой, отвлекают немцев на себя. Другие — вперед броском, бросают бутылки с горючкой в штабеля, все что есть…

Хорошо расписал командир, как в сказке. А что другое придумаешь? Нахрапом верней — проверено…

Спали, не спали — маялись. И пошли. Ветер, как нарочно, начал спадать, шаги в лесу далеко слышно. Потому издали пришлось красться, каждую минуту замирая сердцем: не дай бог, под ногой хрустнет.

Не хрустнуло, что было даже удивительно в такой темени. И не чавкнуло ни разу под ногами, под локтями, под животом, когда подходили, а потом подползали к проволоке. И проволоку подрезали без шума. И уж думалось: в рубашках родились. Штабеля ящиков чернели впереди сплошной громадой, вскочить бы и богом к ним. Да часовой, вот он, рядом, хлюпает сапогами, шмыгает простуженным носом, время от времени что-то бормочет, разговаривает сам с собой. И другой часовой недалеко, не видно его, а слышно — кашляет. Вскочи — срежут на бегу.

Где-то далеко гавкнула собака, и они замерли, насторожились. Симаков, лежавший впереди, медленно подтянул ноги, готовясь вскочить. Если собака учует, очередь по ней — и рывком к штабелям. И ни на что никакого внимания. Часовой, солдаты, сколько их ни будь, — забота Ивана Козлова, лежавшего сейчас у самой проволоки. Такой план. На случай, если охрана с собакой. А пока не обнаружен, лежи камнем, ползи, подбирайся ближе.

Собака еще гавкнула, спокойно, просто так, для порядка. Но уже слышно было: кто-то идет. Смене не время. Значит, проверяющий? Скорее всего проверяющий, может, даже и офицер, если с собакой.

Симаков почти перестал дышать, только все вел автоматом, чтобы не упустить момент, когда собака кинется к нему. Но видно, весь он так пропитался запахами лесной мокряди, что собака издали не учуяла, а с поводка, чтобы побегала, ее не спускали. Подходившие, их было двое, что-то сказали часовому и прошли дальше, туда, где были Гладышев с Мостовым.

Когда они отошли, Симакову удалось проскользнуть еще на несколько метров.

И вдруг там, в стороне, часто забрехала собака, коротко треснул автомат, наш, ППШ, зачастил другой автомат, ему ответили сразу несколько «шмайсеров». И все вокруг внезапно засветилось: откуда-то ударили лучи ярких фонарей. И с вышки, с ближайшей вышки, которая была совсем рядом, шагах в сорока, начал бить пулемет.

Что недосмотрели, ведя днем наблюдение, что недоучли, раздумывать было некогда. Оттолкнувшись от мокрой земли ногами и руками, Симаков бросил себя вперед. Краем глаза увидел, как откинулся навзничь ближайший часовой, срезанный очередью Ивана Козлова. Штабеля ящиков терялись во тьме, и ему казалось, что надо только успеть нырнуть в эту тьму. Но луч фонаря заскользил за ним, осветил затянутые масксетью ящики. Смачно, словно кнутом, хлестнули над головой пули. А он все бежал, и казалось ему, что бежит слишком долго. Автомат бился на груди, мешал. Он бы и бросил автомат, да руки заняты, в правой граната, в левой — бутылка с горючей смесью.

Ему показалось, что подвернулась нога. Упал, кувыркнулся через голову, заскользил на боку. И вдруг о ужасом ощутил, что бутылки в руке нет. И в этот момент погас фонарь. Ясно было, от чего погас: Иван попал точно, погасил. Секундой бы позже погасить, найти бы бутылку. Симаков крутнулся, скользнул ладонью по грязи, по мокрому снегу — бутылки не было. Тогда он вскочил, широко размахнувшись швырнул гранату, затем другую, что все время тяжелела в кармане, и побежал назад. Громыхнул сзади взрыв, затем другой, и он, уже добежав до забора и проскользнув под проволокой, вдруг понял, что это взорвались его гранаты, взорвались, отскочив от ящиков или не долетев до них, что детонации, на которую рассчитывал, не произошло, иначе, находясь так близко от ящиков со снарядами, он уже ничего бы не слышал.