Военные приключения. Выпуск 6 - [3]

Коль ты мудр, то знай, что мудрость так вещает нам с тобою:

Муж не должен убиваться в столкновениях с судьбою.

Муж в беде стоять обязан неприступною стеною.

Коль заходит ум за разум, все кончается бедою, —

советую я тамаде.

Во время этого короткого монолога Гоголадзе с нарастающим изумлением глядит на меня и, когда я замолкаю, требует остановить машину.

Зачем?

— Останови, останови!

Останавливаю.

— Выходи! — командует тамада.

Он выходит первым. Я следую за ним. Пожарник спешит мне навстречу, для чего ему приходится обогнуть «Ниву». Испытывая определенные сомнения по поводу его намерений, я поджидаю попутчика, облокотившись на открытую дверцу и внутренне напрягшись. Приблизившись на расстояние полуметра, Автандил кладет мне руку на плечо, долго меня рассматривает, потом со слезой в голосе произносит:

— Дай, я тебя обниму, дорогой!

Беседуя в таком вот духе и несколько раз по аналогичному поводу останавливаясь, тридцать километров мы преодолеваем за полтора часа и в конце концов прибываем в деревеньку, которую осчастливливает своим пребыванием Гроза Огня и Услада Застолья. Дом Гоголадзе — второй на центральной улице, он скрыт за садом. Во дворе намечается какое-то оживление, из чего я заключаю, что наше появление заметили.

— Сейчас мы приведем себя в порядок, Нателла на стол накроет. А потом я тебе такой тост скажу!.. — восторженно живописует ближайшее будущее хозяин.

Перспективы действительно отменные, но, откровенно говоря, меня уже утомили тосты, к тому же ничем не подкрепленные. Извлекаю на свет банальный, но безотказный аргумент: надо двигаться дальше.

— Зачем такая спешка? — удивляется Гоголадзе.

— Хочу засветло добраться… — Я называю город, в котором намеревался расположиться на ночлег и откуда надеялся дозвониться в Москву до… одной знакомой.

— Ждут тебя, да? — понимающе улыбается Автандил. — Женщина?

Никто меня не ждет, но он все равно не поверит.

— Да как тебе сказать… — мнусь я.

Мое смущение срабатывает с должным эффектом.

— Раз такое дело — отпускаю! — решается тамада. — А теперь послушай, что я тебе на прощанье скажу:

Доказательствами дружбы служат три великих дела:

Друг не может жить без друга, чтобы сердце не болело.

С ним он делится достатком, предан он ему всецело.

Если надобность случится, поспешит на помощь смело!

Запомни эти святые слова. И еще запомни, что завтра вечером я жду тебя здесь, на свадьбе! С твоей женщиной!

Я не решаюсь отказываться напрямик.

— Даже не знаю, как получится…

— А ты не знай. Ты приезжай, и все. Понял?

— Как не понять?

— Ну и хорошо, — заключает Гоголадзе и, обращаясь к барану, говорит: — Эй, шашлык, вылезай!

3

Кое-кто считает, что запоминается главное. Не могу с этим согласиться. Хотя бы потому, что любой из нас в большинстве случаев не в состоянии сразу сообразить что к чему. То, что поначалу показалось значительным, глядишь, неделю спустя гроша ломаного не стоит. Память в этом смысле объективнее нас. Она делает свой выбор, раз и навсегда. Поэтому, сдается мне, главное то, что просто запомнилось.

Таких вот воспоминаний за всю мою жизнь и десятка не наберется, что само по себе является серьезным доводом в пользу вышеупомянутой теории: г л а в н о е  случается не так уж часто. Первым номером в этом списке стоит воспоминание про выставку игрушек.

Эта выставка находилась в квартале от нашего дома, и, насколько помню, кроме пас с отцом, ее никто не посещал. В ту голодную послевоенную пору людей интересовало совсем другое. Зал был огромным, полутемным и таинственным. Экспонаты располагались в больших открытых стеллажах; на балконе второго этажа, опоясывавшего зал по периметру, они стояли прямо на столах. Охранял все это великолепие некий дядя Толя, человек без одной руки, воевавший вместе с отцом. Наши посещения выставки протекали по одной и той же схеме. Взрослые закрывали меня в зале, а сами удалялись в ближайший винный погребок. Подобные действия хорошо согласовывались со взглядами отца на воспитание, считавшего, что на первый план в нем надо ставить самостоятельность и индивидуальный интерес подрастающего поколения.

Я оставался один и долго стоял посреди зала, куда сквозь запыленные окна с трудом проникало солнце. Воздух был плотен, при движении он ощущался, как вода. Где-то в темном углу жужжала муха. Я ждал чуда. Я очень верил в него, и оно свершалось. Вспыхивал яркий свет, взлетали самолеты, по рельсам бежали поезда, уходили в море корабли, бравые зайцы стучали в барабаны, под эту призывную дробь строились поротно солдаты и приступали к осаде крепости, палили пушки, к небу поднимался кольцами белый дым, и румяные куклы рукоплескали мужеству оловянных героев…

«Нива» мчится по шоссе вдоль моря, открывая за поворотами пейзажи, один чарующей другого. Воспоминания детства посетили меня не случайно. В стремительном течении моей безрассудной, неорганизованной жизни, полной бешеных скоростей и размазанных впечатлений, нет места умиротворению и покою. Потому поездка эта — настоящее чудо. Левое колесо машины влетает в выбоину, которой я не заметил. Ловлю себя на мысли, что состояние дорожного покрытия где-нибудь на трассе между Брюсселем и Копенгагеном известны мне гораздо лучше чем здешнего, на родном кавказском побережье. Ради чего все последние годы я столь необдуманно распоряжался отпуском? Ради лишней сотни? Общества сомнительных друзей? Прихоти одной знакомой, пожелавшей держать меня на расстоянии прямой видимости? Что ж, еще не все потеряно, ибо я снова здесь, тот самый мальчишка послевоенного образца, в ожидании веселой пальбы и белого дыма, кольцами поднимающегося к небесам.