Военные приключения. Выпуск 6 - [135]

Такова наша миссия в мире и наша историческая традиция.

Мы приветствуем позитивные процессы, происходящие в мире, готовы к сотрудничеству, диалогу и взаимному разоружению. Но почему более других встревожены офицеры? Да потому, что они знают: за безопасность страны народ прежде всего спросят с них, а не с профессионально улыбчивых работников Министерства иностранных дел. Потому они за государственную мудрость, взвешенность и сыновнюю преданность коренным интересам народа, когда речь идет об оружии, в котором материализованы дух, пот, ум и усилия народа.

Когда к концу афганской войны во всех штабах мира уважительно отметили, что на сегодня лучше русского солдата и русского офицера в мире еще никого нет, — вот с той поры, словно по невидимому приказу, и подвергли тотальному чернению наши Вооруженные Силы, чтобы народ не воспользовался той нравственной высотой, на которую его подняла армия даже среди такой неблагодарной, тяжелой и страшной войны, как афганская.

В октябре 1988 года накануне вывода войск из Афганистана — десять тысяч солдат отказались демобилизоваться, чтобы не прислали необстрелянный молодняк, чтобы спасти их от пуль, мин и увечий. Если вспомнить, что за плечами у этих десяти тысяч «афганцев» был равнодушный и враждебный родной тыл, полный мафиози, рэкетиров, взяточников, атеистов, пацифистов, бюрократов, интердевочек; тыл, набитый националистами, одуревшими от дармовых российских ресурсов; тыл с «бухарскими», «сумгаитскими» и «карабахскими» трагичными событиями, — то нельзя не признать этот поступок «русских мальчиков» за Гиндукушем чудом. С позиции же воинской чести они затмевают античные примеры доблести.

Если бы у нас не была самая застойная в мире печать, если бы у нас было народное телевидение России, то об этом событии узнал бы народ.

Такой поступок солдат по нравственной мощи способен одним могучим импульсом преобразить страну, очистить от скверны ду́ши.

Я бы провел эти десять тысяч по Красной площади 9 Мая. Дал бы им наименование «преображенцы» и восстановил бы еще раз духовную традицию армии. Вот это была бы Великая литургия верных — таинство причащения в духе.

Сейчас некоторые паникеры или иные лукавые аппаратчики, почувствовали, что почва уходит из-под ног и они оказались в народной изоляции, хотели бы сохранить привилегии, призвав к власти армию, а если не удастся, то и ее затащить с собой в пропасть. Ходят «разговорчики», шелестит шепоток… Но случись подобное — это гибель для армии в разваленной стране. Армия должна  б ы т ь, и тем самым уже, своим спокойствием она спасет страну. Никаких авантюр! Армия должна заниматься только своим прямым делом.

При всем уважении к благородству мотивов А. Проханова, печатно им высказанных, полагаю, что армии никакая своя партия не нужна. Она только опасно отторгла бы Вооруженные Силы от общества. Армии надо, повторяю, только  б ы т ь. Вокруг все так (если ничего на переменится к лучшему) станет разлагаться, мельчать, воровать и перемигиваться с заграницей, что, даже если армия не будет ничего делать, а только продолжит внутренне совершенствоваться, — она все равно с каждым днем в глазах народа будет казаться все прекрасней и надежней.

Причащение Тайн — Евхаристия — есть важнейшее из семи таинств христианства. Офицер, как и любой солдат, причащается жертвенной тайны державы, когда присягает и клянется не пощадить и жизни при защите Отечества. Присяга — та же Евхаристия. Ее никто не имеет права нарушать — это клятва перед лицом всех павших за Отечество. Нарушение этой святыни — погибельный путь к бесчестию.

В допетровской Руси и позже ни один сановник, воевода или боярин не смели сидеть в присутствии священника. Неважно, был ли это кремлевский протопоп или бедный деревенский батюшка. Так глубоко было почтение перед той идеей, которую зримо воплощал сан. Самый задерганный, усталый, униженный окриками начальства, бытовым кошмаром офицер, даже сквернослов, спиваясь и озлобляясь, хранит в тайниках своей души сокровенное знание о священном происхождении его погон и миссии в русской судьбе. Потому в России не было, нет и, надеюсь, не будет звания выше офицерского. Это они, офицеры, в «Афгане» заменили тем десяти тысячам ребят отцов, это они воспитали наших солдат под пулями. Никогда наемная армия (которую лукаво называют разрушители «профессиональной») не смогла бы свершить подвиг десяти тысяч.

Потому есть соподчинение сегодняшнего дня, есть социальный ранг и порядок. Временный и преходящий. Но есть таинственная иерархия перед другим масштабом, ранг перед лицом тысячелетней России. Вот в этом главном измерении любой лейтенант из провинциального гарнизона выше по роли и назначению и любого министра, и любого академика.

Я уверен (и эта надежда в моем сердце), что такой министр, как Столыпин, или такой академик, как Н. И. Вавилов, согласились бы со мной. Они постигли высоты культуры и служением таинству державы. Здесь речь не о германском понимании армии, как это было в бисмарковской Пруссии, где любой профессор (и это в Германии, где так чтят ученость!) должен был сойти с тротуара и пропустить офицера. Причем профессор делал это без подобострастия и раздражения. Пусть в этом было много взаимного достоинства, но… это внешний обрядовый акт. В России все иначе. Речь о внутреннем глубоком чувстве уважения к офицерской судьбе.