Военные приключения. Выпуск 1 - [37]

Где могут сегодня притаиться мужички в зеленых фуражках? Вряд ли они засядут по горло в холодной и вонючей болотной жиже — именно через болотину обычно проходил путь людей Ругге на ту сторону. Тщательно осмотрев края болота, Алоиз не заметил ничего подозрительного, но до рези в глазах всматривался в серые, только начинающие зеленеть кусты, пучки торчащей прошлогодней травы, заросли жухлого камыша. Мешали кроны стоявших впереди деревьев. Сколько раз он хотел предложить спилить хотя бы два-три из них, но потом, поразмыслив, отказывался от этого. Лучше напрягать зрение в предутренней дымке, чем быть обнаруженным русскими пограничниками. Стоит им только засечь «гнездо» наблюдателя на сосне, как последуют ответные меры. И тогда неизвестно, что могут решить Ругге или Шмидт, они большие мастаки на выдумки. Не стало бы хуже. В сером свете нарождающегося утра все казалось словно стертым, потерявшим ясные очертания и краски. Хорошо еще нет тумана. Хотя кому хорошо, а кому и не очень — Тараканов наверняка предпочел бы идти в молочной мгле, чем при ясной погоде.

Снова зазуммерил телефон. Дымша снял трубку.

— Время! — резко сказал Владимир Иванович.

— Можете двигаться, — ответил Алоиз. — Держите на кривую березу, через болото. Не забудьте слегу.

Тараканов дал отбой. Внизу тихо прошелестели ветви раздвигаемых кустов, мелькнула полусогнутая фигура с длинным шестом в руках, и снова все как вымерло. Не опуская бинокля, Дымша нащупал в кармане плитку шоколада, отломил кусочек и бросил в рот — позавтракать не успел, да и по хотелось после вчерашнего. Хотелось опять приложиться к фляжке, но Дымша решил с этим повременить до возвращения Тараканова. Сейчас надо выждать, пока тот выйдет из кустов, поймать его в линзы бинокля, проводить немного, а потом вновь осматривать границу, справа и слева, спереди и сзади пути напарника, чтобы не пропустить появления русских и, заметив пограничный наряд, вовремя подать сигнал тревоги.

Послать бы к черту все это, да нельзя — вынуждают обстоятельства. Кровава и окрутна эпоха, или, как говорят русские, суровое и жестокое время заставляет его сидеть здесь, водить дружбу с немцами и такими, как Тараканов, Если бы они знали все о Дымше, то быстренько сделали ему «хераус мит цунге»[6]. Такой конец пана Алоиза никак не прельщал, поэтому он вел игру осторожно, досадливо отмахиваясь от понуканий настоящего, не немецкого начальства, все чаще проявлявшего нетерпение. Хорошо им там, в стороне от русских пограничников, гестапо, абвера, Ругге с его свирепым псом, гауптмана Шмидта с глазами садиста и пудовыми кулаками, непонятного Выхина, мутного Тараканова и других прелестей оккупированной страны. Впрочем, не все они так далеко, некоторые тут, почти рядом, и приходится бедному Дымше балансировать, как на канате, натянутом над жуткой пропастью: с одной стороны толкают свои, с другой — немцы.

Ах, если бы он послушал и свое время умных людей, то жил бы в Варшаве между Замком и Бельведером[7], а потом собрал бы манатки и сидел бы сейчас на горном курорте в Швейцарии, согреваемый не столько весенним теплом, сколько мыслями о крупном счете в банке нейтральной страны.

Но в двадцатом году Алоиз Дымша был молод и глуп — глуп потому, что верил разглагольствованиям Юзефа Пилсудского о возрождении Великой Речи Посполитой «от моря и до моря», шел проливать за это свою и чужую кровь, высшим благом считая получить на грудь крестик «За военные заслуги», который обещал всем вышедшим в поход на Киев тогда еще тоже молодой Рыдз-Смиглы.

Что же, «героична валка за вольность и неподлеглость»[8] кончилась для Алоиза Дымши тяжелой раной в бедро, а крестика он так и не получил. Правда, потом учитывали его заслуги, но что это все по сравнению с тем, что он мог иметь и не имел!

В сумятице войны попался Дымше однажды странный человек, пробиравшийся на запад с сумкой, полной непонятных бумаг. Более опытный приятель предложил этого человека кончить где-нибудь в овраге и никому не говорить про него, а бумаги забрать себе. Но Алоиз не согласился — разве так честно, разве они не борются за свободу, а грабят и убивают?

Если бы он понимал тогда, что эти бумаги были не что иное, как коносаменты — документация на дорогостоящие грузы, отправленные еще до войны морем и хранящиеся в нейтральных портах, на складах. Больших денег стоило все это добро, очень больших. И более опытный приятель, и странный человек, которого они поймали, когда были в патруле, куда то пропали в ту же ночь, а Дымша остался лежать на земле с простреленным бедром. Хорошо еще, что у приятеля дрогнула рука, а пана Алоиза не подвела реакция, он вовремя бросился в сторону: иначе прострелили бы череп. Рассказывать что-либо об этом случае было бесполезно.

Потом, много лет спустя, читая газету, Дымша увидел знакомую фамилию — его бывший приятель, у которого дрогнула рука, жил в одной африканской стране и, судя не всему, чувствовал себя распрекрасно, поскольку владел множеством движимого и недвижимого имущества. О странном человеке, несшем сумку с бумагами, газета ничего не писала, и Дымша, поразмыслив, заключил, что второй раз рука у его «приятеля» не дрогнула.