Военнопленные Халхин-Гола. История бойцов и командиров РККА, прошедших через японский плен - [20]

Питание в Хайларе было исключительно скудным, пленных кормили один раз в день, давали воду и, по их оценкам, 150–200 граммов хлеба. Иногда вместо воды давали и чай. По словам Егора Валова «кормили плохо, давали стакан чаю и кусок хлеба только раз укусить и хлеба нет». Спиридон Аликин в своей объяснительной писал: «Хлеба станешь просить, а жандарм кричит: грызи свои руки». Встречались, однако, исключения – так, по словам Дементия Каракулова, в Хайларе «кормили плохо, несчастные галеты, да рис без соли», а рацион Ивана Горновского, в период его недолгого пребывания в «собачьем ящике» состоял из «грудочки сахара и 100 граммов хлеба». Исходя из дат пленения Каракулова и Горновского, можно предположить, что либо питание редких пленных в Хайларе в конце июля несколько «улучшилось» и «разнообразилось», либо жандармы просто кормили их тем, что имелось в наличии в данный момент. Хаим Дроб утверждал также, что в хайларской тюрьме в июне 1939 японские медики брали у военнопленных кровь для раненых японцев.[54]

На допрос из тюрьмы в здание жандармерии возили, как правило, ночью, с завязанными глазами, повязка снималась только в кабинете. Процедуру такого вывоза на допрос описал Мефодий Шиян: «…Я сидел в одном ящике с Еремеевым. В час ночи нас взяли, завязали глаза и вывели на двор, меня взял один за шею и гнет вниз, я нагнулся, тогда он пнул и я очутился в легковой машине, они привезли нас в одно место и стали спрашивать – что там видал дорогою, я ответил, что не видал ничего». Позже, в харбинском лагере военнопленных, допросы также не проводились на территории лагеря, пленных с повязкой на глазах возили на легковой машине в японскую военную миссию.

После боев первой декады июля численность захваченных пленных превысила возможности переполненной китайцами хайларской тюрьмы и их начали перевозить в Харбин. Перевозка осуществлялась по железной дороге в общем вагоне регулярного пассажирского сообщения, однако на вокзал и с вокзала пленных привозили с завязанными глазами и в пути не разрешали им смотреть в окна. Путь занимал около суток, все это время пленных не кормили.

Переброска пленных в Харбин была быстро зафиксирована советской разведкой. Уже 13 июля харбинский резидент РУ РККА сообщил в Москву, что 11 июля в город было доставлено около 30 пленных красноармейцев.[55] Майор Нюмура Мацуити, токумхэй отвечавший за разведку на халхингольском фронте, вообще считал, что харбинской резидентуре РУ РККА в дальнейшем даже удалось внедрить агента непосредственно в лагерь военнопленных.[56] Теоретически такая возможность существовала, так как в охране «Хогоина» служили русские эмигранты,[57] однако в известных донесениях из Харбина по линии РУ РККА никаких сведений, поступивших из лагеря военнопленных, не содержится. Следует отметить, однако, что агент Разведывательного Управления РККА, хотя и не принадлежащий харбинской резидентуре, действительно побывал в лагере сразу после водворения туда халхингольских пленных, причем сам Нюмура лично разрешил ему посещение. Этим человеком был уже упоминавшийся выше «французский корреспондент Де Вукелич», посетивший лагерь в составе группы иностранных журналистов. Точная датя посещения неизвестна, вероятно, это произошло 14–17 июля. Опубликованное 20 июля японской прессой интервью с Бранко Вукеличем, «выдержанное в прояпонских тонах», вполне можно считать образцом попытки осторожного управления общественным мнением через враждебные средства массовой информации. Так, рассказывая о хорошем обращении с пленными в Харбине, «Вукелич заметил, что одежда и обувь пленных были в хорошем состоянии, но было очевидно, что они не получали достаточно пищи. Когда японцы в первый раз стали давать им еду, то они жадно набрасывались на нее и глотали ее подобно голодным людям», и эта информация была распространена агентством «Домэй». Заявив, что пленные «были опечалены при мысли о разлуке со своими родными» и «были очень озлоблены на своих руководителей» он отметил, что «пленные единогласно заявили, что средние советские горожане, будь то военные или частные граждане, все против войны и не желают воевать», попытавшись донести до читателей идею о ложности концепции об агрессивности «русских вообще». Впрочем, редактором «Домэй» это было интерпретировано лишь как свидетельство плохого морального состояния и отсутствия боевого духа красноармейцев.[58]

В целом в Харбине, военнопленные находились в несколько лучших условиях, по крайней мере по сравнению с хайларскими «собачьими ящиками». Первоначально они были заключены в местной тюрьме, а затем в так называемом «Приюте» («Хогоин») – созданном в конце 1937 года центре временного содержания для пленных и перебежчиков из СССР, расположенном в доме № 2 по улице Кубанской. Опубликованные сведения об этом лагере весьма скудны и противоречивы, их недостаточно даже для определения фактической подчиненности этого учреждения харбинской Японской военной миссии (токуму кикан), разведывательному отделу штаба Квантунской Армии или военной жандармерии (кэмпэйтай). Более вероятно первое, однако охрану лагеря несли жандармы (