Военнопленные - [33]
Люди уже не сдерживались. Отбросив всякую осторожность, они выплескивали в лицо Морозу свою ненависть. Я тоже что-то кричал и, работая локтями, старался пробиться ближе, плюнуть, ударить.
Мороз продолжал кричать:
— Каленым железом будем вас жечь! — В углах узкогубого рта вскипела вязкая пена. — Сволочи!
— Иди, гад, иди! — Кто-то ударил его кулаком по затылку.
С головы слетела пилотка. Трехцветная жестяная кокарда хрустнула под деревянной подошвой колодки.
Мороз вылетел в двери, с трудом сохранив равновесие. Раскинув над землей руки, он пробежал несколько шагов, и вслед ему вылетела пилотка, шлепнулась на мелкую дворовую гальку. Подхватив ее, он рывком напялил на лысеющий череп, погрозил нам поднятым в исступлении кулаком и размашисто запетлял к выходу.
На земле осталась наглая газетка «Заря», начиненная «фактами» и «фотографиями». Кто же снят на них? Не наши ли соотечественники в лагерях Проскурова, Умани, Владимир-Волынска? Может быть, это действительно наши пленные, расстрелянные фашистскими особыми отрядами? Мы ведь видели их «работу»!
В бараке стало тесно от набившихся извне пленных. Кипели страсти, крикливо, возбужденно гудели голоса.
— Скоро отыграется, сука!
— Не те времена пришли! Хватит!
Припомнился «бунт артиллеристов» и групповой отказ команды ехать на патронный завод.
Это было осенью 1942 года. Из русской зоны начальство отобрало около двухсот военнопленных и перевело их на изолированное положение во 2-й барак. Сразу же заговорили, что группу отобранных отправят на патронный завод. Народ заволновался, кое-кто посмелее предлагал всем отказаться от работы. Начальнику лагеря послали письменный протест. Прочтя его, он только весело рассмеялся.
Тогда в бараке взбунтовались. На построение не вышли, требовали прихода коменданта, на угрозы расправиться с ними ответили, что лучше умереть, чем идти против своего народа.
К ним послали фельдфебеля Мороза, только начинавшего тогда в Моосбурге свою карьеру «рогатика». Мороз добросовестно уговаривал, убеждал не противиться немцам: дескать, если уж попал в плен, то помалкивай и подчиняйся. Он приходил в барак несколько раз. Нервный, легковозбудимый, при малейшем возражении он переходил на крик и, теряя над собою власть, разражался оскорблениями и угрозами.
В бараке упорно стояли на своем: требовали вернуть их в общий лагерь. Взбунтовавшихся лишили пищи, замкнули, вокруг барака поставили часовых.
Дело приняло серьезный оборот и уже не могло закончиться полумерами. Иностранные пленные тоже заволновались, требовали прекратить репрессии — бунт угрожал стать общелагерным.
Комендант пошел на более крутые меры: приказал всех выгнать из барака и силой оружия заставить подчиниться.
Это оказалось не так просто. Пленные изнутри забаррикадировались койками и выйти отказались. И тогда к ним еще раз пошел Мороз.
После долгих переговоров его пустили внутрь. Как и прежде, он не сказал ничего нового — начал с уговоров, закончил оскорблениями. Кто-то не выдержал, запустил в него колодкой.
— А-а-а! — Мороз качнулся, схватился руками за голову. Из-под пальцев показалась кровь — черным надрезом виднелась раскроенная щека. — А-а-а!..
Шурша в спертом воздухе, вторая колодка пролетела мимо, едва не задев его, и громко бухнулась в дерево койки. Мороз, округлив в страхе глаза, побежал к выходу, споткнулся о чью-то ногу и под громкий крик и улюлюканье с размаху растянулся на затоптанном полу. Дико озираясь по сторонам, он пружиной вскинулся на ноги и выскочил из барака.
Жалобно зазвенело в окне стекло. Острое рыльце автомата выплюнуло ленту огня; длинная очередь прошлась по койкам, вырывая из досок мелкую щепу.
— Выходи!
В бараке громко стонал раненый.
— Выходи!..
Вылетело еще одно окно, рама косо повисла на одном креплении. В пролом снаружи втолкнули собак. В них полетели десятки колодок. Громкий крик потряс стены барака. Двери затрещали, развалились. На сорванную с петель половину встал солдат и запустил поверху длинную автоматную очередь.
— Выходи!
Подгоняемые избитыми озверевшими собаками, пленные вытолкнулись скопом на улицу. На многих висела клочьями окровавленная одежда. Нескольких раненых солдаты выволокли волоком.
— Становись!
Перед строем пленных встали человек двадцать солдат, комендант и Мороз с забинтованной головой.
— Отберите зачинщиков!
Мороз с перекошенным злобой землистым лицом пошел вдоль строя. Спустя короткое время у стены барака поставили пятерых пленных.
Длинная, очень длинная автоматная очередь сломала их, бросила под стену и бешеным стуком прошлась вторым заходом по неподвижным трупам.
Начальник лагеря подошел к строю ближе.
— Я расстреляю из вас каждого десятого, но добьюсь полного повиновения. Или вы поедете на завод, или на тот свет. — Полковник указал на небо. — Третьего выхода нет.
Но получилось иначе: людей продержали еще сутки в бараке, а потом под усиленным конвоем увезли в штрафную команду. На патронный завод их не послали.
Это случилось осенью 1942 года, в период наибольшего развития немецкого наступления. А в 1943 году обстановка на фронтах изменилась, несколько изменилось и отношение к нам. На власовских же агитаторов немцы стали смотреть с нескрываемым презрением: слишком незначительны были результаты их возни. Немцы перестали им верить. К тому же они прекрасно понимали, что предавший Родину предаст, не задумываясь, любого хозяина новому, условия которого окажутся выгоднее.
