Военное дело чукчей (середина XVII—начало XX в.) - [110]

Когда собирался напасть на него вождь танитов, отец Кунлелю отводил свое стойбище подальше и никто не называл его трусом. И все-таки Арепу пал от руки танитов. Маленький Кунлелю остался с матерью. И мать стала хозяйкой маленького стойбища.

Вождь танитов преследовал их. Мать берегла сына, уводила стойбище в глубь тундры и ждала, когда ее сын будет сильным.

…Утром в стойбище били оленей копьями и острыми ножами. Всех лучше бил Кунлелю — красиво и быстро. Олень, отпущенный с веревки, несется, как стрела, Кунлелю попадает копьем прямо в сердце оленя. Олень на всем ходу падает на колени, ветвистые его рога роют землю. Толпа кричит, а матери тащат своих детей к убитому оленю и мажут их лица горячей кровью[154].

Начались бега. Вся молодежь уехала к далеким горам, чтобы оттуда начать свой бег. Пожилые вышли из яранги и ждали, сидя на оленьих рогах или лежа на земле[155]. Женщины сидели на корточках, упершись руками в колени, в стороне, окруженные малыми ребятами. Жевали табак и разговаривали. Но вот в тундре показались бегуны. Все заговорили, задвигались, а подростки понеслись навстречу бегущим. И вдруг все закричали:

— Кунлелю, Кунлелю!

Первым пришел Кунлелю — легко, ровно дыша, подбегал он, держа поперек спины палку и заложив за нее руки[156]. Толпа окружила его и понесла к яранге.

У вождя потемнело в глазах: он, кем пугают детей, забыт на празднике! Какой-то мальчишка затмил его!

Тяжело дыша, хриплым голосом похвалил он Кунлелю и матери его сказал:

— Хорошо, что ты его научила так бегать. Ему это еще пригодится!

— Он умеет еще лучше бороться!

После бегов ели много мяса, пили чай и глотали мухомор.

— Танец ворона, танец ворона! — закричали гости[157].

Вождь танитов, будто не слышал, курил трубку и разговаривал со стариками. Вот уже много лет, как убит отец Кунлелю лучший танцор, — никто не танцует как он. Вождь танитов был старшим после Арепу, и теперь никто не осмеливается тягаться с ним, никто не встанет в круг, если не вышел вождь.

И вдруг послышался звук бубна, и гости сгрудились в круг. Вождь поднял глаза. Танцевали без него… Не выдержал вождь, пошел взглянуть на смельчака — это был Кунлелю. Вождь танитов взял бубен и вошел в круг.

После Кунлелю ему не стоило выходить. Долго бил он в бубен, топтался на месте, приседал и тяжело прыгал. Руки, ноги и шея его не были гибкими, как прежде, и он не мог двигаться так, как Кунлелю.

— Эх! Лучше бы не выходил в круг наш старый вождь! — говорили воины[158].

Ушел Кунлелю, и ушли за ним юноши — круг поредел.

Вождь не верил себе. Чуть не крикнул он своим старшим воинам, чтобы тут же убили Кунлелю, но побоялся. Сделал вид, что ничего не заметил, но сказал себе, что пошлет Кунлелю вслед за его отцом[159].

Стали бороться сильнейшие воины с Кунлелю, но, как пух гаги, летели через его голову на землю. И не было у них зла на Кунлелю, они смеялись, хлопали Кунлелю по плечу и отходили.

Старые воины шептали на ухо вождю:

— Пусть выдохнется молодой воин! — и подсылали к Кунлелю новых противников, чтобы утомить его: знали, что не выдержит вождь и ввяжется в бой, а он даже в молодости не был таким ловким и удалым.

— Я втопчу его в землю! — сказал вождь и вошел в круг.

Девушки закрылись рукавами кухлянок, мать Кунлелю в страхе ахнула и опустилась на землю.

А едва сошлись бойцы — и вождь танитов лежал у ног ее сына. Вождь с пеной на губах крикнул, что он не был готов. И опять сошлись два богатыря — молодой и старый.

— Готов ли ты? — спросил Кунлелю.

Вождь уперся ногами в землю, побагровел, на лбу и шее его вздулись синие жилы. И опять толстые ноги вождя мелькнули в воздухе.

— Я приду к тебе, как только выпадет первый снег, и убью тебя! — сказал вождь.

— Я жду тебя! — ответил Кунлелю.

…Чукчи шли на помощь Кунлелю, но Кунлелю отсылал их обратно домой.

— Если хотите помочь, то не мешайте мне! — говорил он всем.

Табун и стойбище снялись и ушли в сопки — так хотел Кунлелю.

Кунлелю поднимался на сопку и строил на ней свою ледяную крепость. И вот — она готова! «День покажет, какие песни будут петь обо мне девушки, какие сказки будут рассказывать обо мне старики!»

Утром далеко в тундре поднялась снеговая пыль и послышался гул, словно от морского прибоя. И множество танитов подступило к сопке Кунлелю — их было столько, что снег почернел. Вождь танитов сказал:

— Сбросьте к моим ногам этого слепого щенка! — и откинул от себя копье и втянул руки в кухлянку, скрестив их на груди[160]. Он сердился, что из-за одного мальчишки собрал весь свой народ — чукчи ушли, ни одной их яранги не видно вокруг.

Воины кинулись на сопку, но стали сползать и падать друг на друга. Моржовыми клыками стали они рубить во льду ступени и подниматься[161]. Задний ставил ногу, когда убирал ногу передний. Так, шаг за шагом, взбирались они на высоту, прижимаясь всем телом к скале.

Стоит Кунлелю на сопке, опершись на копье, глядит на ползущих танитов.

Вот уже передние воины ясно видят его лицо. Тяжело дыша, они смеются над Кунлелю. Стоит Кунлелю, молчит. Только крепче сжимает зубы… И вдруг заревел он:

— Эй! Эй! Эй! — и столкнул на танитов нарты, груженные камнями и утыканные острыми копьями.